Вот мы и встретились

Пошли пешком как в давно минувшие сопливые времена окраинами города, чтобы дать выход накопившейся у Пушка энергии, и не подвергать доверчивую собаку злым и жестоким нападкам оборзевших в тесноте городских жителей, не говоря уж о пассажирах автобуса или трамвая. Потеря лишнего времени, которого у обоих было в избытке, компенсировалась чистым воздухом, утренним затишьем и загородной суррогатной природой. Знакомая тропинка скоро, однако, упёрлась в новые массивные кирпичные и блочные постройки с высокими заборами, почище, чем в зонах строгого режима. Пришлось прокладывать новый маршрут, удлиняя и время, и путь к заветному местечку под старой раскидистой ивой над глубоченной ямой, вымытой Доном на крутом повороте русла. Возбуждённый необъятными просторами и обилием незнакомых запахов Пушок вначале часто останавливался, знакомясь с собачьей почтой, оставленной на углах заборов, столбах, оголённых кустах и высоких кочках. Потом ему пришлось яростно отбиваться от стаи бродячих собак, защищая хозяина и прячась за его спину, мимоходом успевая облаять остервеневших четвероногих стражей за капитальными заборами. Не одолели ещё и полпути, как накопленный за много бездельных дней собачий пыл выдохся, и дальше шли уже дружным тандемом более-менее спокойно.

Дотелепали, когда солнце освободилось от утренних облаков, поднявшихся в высокую и глубокую белесую голубизну, и стало по-южному жарко. «Нет, кто бы что ни говорил, а утро и солнце здесь  - не те», - подумалось Ивану Всеволодовичу, - «у нас Ярило поднимается сразу, не медля, большое и чистое, умытое океаном, и так разбрызгивает ослепительные лучи, что шевелятся крупные иголки кедров и мелкие осиновые листья. Невольно щуришься и лыбишься, радуясь просыпающемуся дню. А здесь? И здесь, на русской равнине, и там, на татарском юге, солнце просыпается лениво, усталое и не яркое, как будто уже растратило лучевую энергию на дальнем востоке. Там – лучше, бесспорно». И с этим определившимся мнением они, наконец, добрались до ивы над глубокой впадиной.

На заветном месте нагло расположился сухопарый мужик неопределённых лет и невыразительной внешности. Пригретый солнцем, он клевал носом вместо рыб, не удостаивавших вниманием снасти двух удочек, воткнутых в высокий берег, и вряд ли видел поплавки, унесённые течением под прибрежные кусты. «Не рыбак», - определил Иван Всеволодович, раздосадованный тем, что не удастся посидеть в уединении и не спеша прикинуть, как жить и что делать дальше в связи с усложнившейся сердечной обстановкой, с затосковавшейся душой и размягчившимся серым веществом безработного мозга.

- Это наше место, - брезгливо сообщил захватчику.

Тот, очнувшись, не стал оспаривать сомнительные претензии бугая со страшным псом.

- Здесь не было таблички «Занято», - ответил миролюбиво.

- Вот, чёрт! – не стал раздувать бессмысленный конфликт самовольный арендатор. – Забыл поставить два года назад.

Мужик улыбнулся, поняв, что ссоры не будет, и расправил крупные морщины на дряблом бабьем лице.

- Не здешний, из мигрантов, что ли, туда-сюда мотаешься?

- Точнее – из эмигрантов, - поправил пришелец, - из внутрироссийских.

Сухопарый с любопытством уставился на живое перекати-поле.

- И далече тебя занесло?

- На самый краешек дальневосточной земли, - в голосе эмигранта прозвучала неподдельная гордость, как будто он был, по меньшей мере, соратником Дежнёва и Муравьёва.

Абориген присвистнул то ли от восхищения, то ли от сочувствия.

- Далече, однако. И что, там живётся лучше?

Эн-открыватель крайних земель снисходительно улыбнулся.

- Лучше, - и, чуть подумав и убрав улыбку, невпопад добавил: - Только подыхать я сюда вернусь, в родные края.

- Не велика прибыль, - аборигена явно не обрадовало будущее дохлое возвращение эмигранта. – Здесь и так кладбища переполнены, - и переменил ночную тему на утреннюю: - Слушай, говорят, там рыбалка отменная? Ты, небось, и там застолбил клеевое местечко?

- А то! – похвастался заядлый рыбак. – Весь берег Японского моря – мой!

- Ну! – не особенно удивился местный горе-рыбак. – А опять же говорят, что всё побережье уже занято желтопузыми в несколько рядов. И все – с японскими спиннингами. Врут, что ли, по-рыбацки?

Иван Всеволодович задумался, вспоминая.

- Что-то не припомню у нас на севере хотя бы одного китаёза со спиннингом. У них другие интересы: «купи-продай». Сам-то ты что выловил?

Захватчик поднялся, выдернул поочерёдно оба удилища, извлёк пустые крючки из береговых кустов, снял остатки разлохмаченных побледневших червей.

- Глухо. – Заменил наживку и не очень ловко закинул снасти подальше от берега, за яму. – Здешнее рыбьё, наверное, предпочитает привычную уже химию, от живой пищи отказывается.

- Проверим.