Востребованное зло

Вошла Лилита с подносом в руках, пинком затворила дверь в кухню и с грохотом водрузила поднос на стол.

— Добрый вечер.

— А-а, кх… Да, добрый, добрый.

— Цахес, это моя жена, Лилита.

— Очень приятно, кх.

— Взаимно, — холодно ответила Лили, составляя с подноса тарелки с картошкой и куриными ножками и бросая крайне неодобрительные взгляды на огромную бутылку со шнапсом.

— Много не пей, — с угрозой сказала она, поворачиваясь к мужу.

— Я помаленьку, — поспешил заверить ее Руфус, демонстрируя свою стопку.

Лили унесла поднос и начала греметь на кухне посудой — видимо, нагружала его второй партией снеди.

— А чего ты себе так мало? — подозрительно спросил Цахес.

— Гастрит, — быстро соврал Руфус. — Доктор не дозволяет, сам понимаешь.

— Понимаю. Питаетесь всякой дрянью, вот и… Кх, кх. Ну, давай… За здоровье.

Цахес сгреб стопку в свою огромную волосатую лапу и опрокинул ее содержимое в пасть. Шумно выдохнул и как-то сразу посерьезнел, нахмурился. Ткнул вилкой в кусок картошки и отправил его вслед за шнапсом.

— Все, — заявил он. — Все. Кончено.

— Что кончено? — не понял Руфус.

Лили вернулась с кухни, на подносе была маленькая тарелочка для Ким и высокие бокалы с рубиново-красной жидкостью — наверное, фирменный ягодный морс Лили.

— Убирай карандаши, детка, — сказала она дочери. — Я ставлю тебе картошку.

Ким поспешно отодвинула от себя карандаши на середину стола — обеими руками, выставив ладошки перед собой. Потом показала матери листок с рисунком.

— Это папа, он ослик. Видишь?

— Прекрасно вижу, — отозвалась Лилита, ставя перед ней тарелку. — Ох, детка, где же ты была со своим рисунком, когда я согласилась выйти за него?

Она положила пустой поднос на подоконник и уселась за стол. Взяла стопку.

— Так что за повод, Цахес? — деловито спросила она.

— Петиция, — хмуро ответил Цахес, прожевывая картошку. — Руфус рассказал, небось?

— Не успел, — признался Руфус.

Цахес глубоко вздохнул.

— Наливай по второй, не томи… В общем… Увольняют меня. Ходил вчера, носил петицию по отделам. Сегодня вот к начальству пошел.

— И как?

— А никак. Знаете, что они сделали?

— Что?

Цахес поднял стопку и выпил.

— А ничего! — еще один кусок картошки с корочкой сыра отправился в рот. — Даже читать не стали. Этот козел, Азиз. Он даже не взглянул на нее. Взял, и… Порвал. Кх, кх, кх. Порвал, вот так вот, на куски, и швырнул в корзину. У нас, говорит, молодым везде дорога, а тебе, мол, старый черт, у нас почет и заслуженный отдых. И катись, дескать, колбаской на все четыре стороны.

Цахес постучал пустой стопкой по столу. Глаза его были пустыми, уголок рта подрагивал. Руфус поспешно плеснул ему еще шнапса.

— Вот так вот, — сказал Цахес. — Вот так вот. Работаешь. Душу вкладываешь. Душу свою! В эту!.. Паршивую!.. Работу!..

Лилита похлопала его по плечу.

— Сочувствую.

— Ну… Это… спасибо. Давайте, что ли…

Они чокнулись, выпили. Руфус не знал, что сказать и молчал. Цахес угрюмо ковырялся в тарелке. Лилита, порозовевшая от шнапса, похоже, пребывала в отличном настроении. Проблемы Цахеса не волновали ее ни в малейшей мере.

— Ешь курочку, детка, — сказала она Ким. — Курочка очень полезная.

— Я ем, — отозвалась Ким. — А знаешь, что я рисовала вчера у папы?

— Что?

— Показать тебе?

— Давай после ужина, детка. Поешь сначала.

Но Ким уже соскочила с табурета и унеслась в свою спальню. Вернувшись оттуда, она вручила матери растрепанную стопку бланков, покрытых ее мазней. Лилита отложила вилку и быстро просмотрела несколько верхних рисунков.

— О, а этот мне нравится, — сказала она. — Только «в котле» пишется с буквой «О». Не возражаешь, если я возьму его себе на память?

— Конечно, — пожала плечами Ким. Она уже забралась обратно на табурет и теперь вгрызалась в куриную ножку.

— И ведь пятьсот лет, а! — воскликнул горестно Цахес, не обращаясь ни к кому конкретно — скорее, просто отвечая каким-то своим мыслям.

— А пенсия, — поинтересовалась Лилита. — Что тебе пообещали?

— Шиш с маслом, — ответил Цахес.

Ким захихикала.

— Шиш с маслом, — повторила она. — Шиш с маслом!

— Перестань, мышка, — одернул ее Руфус.

Ким сложила губы трубочкой и потянула отца за рукав рубашки, заставляя его наклониться. Всунув губы почти в самое его ухо, она зашептала:

— А дядя с тобой работает?

Руфус кивнул.

— А он тоже наказывает плохих дядек?

— Мышка, давай не будем за столом…

Но Цахес уже успел заметить заинтересованные взгляды Ким.

— Что, кроха? Спросить что-то хочешь? Кх, кх. Так ты не стесняйся, спрашивай.

— Да, ничего, Цахес, просто интересуется, где ты работаешь… Хм, в смысле, работал, — ответил Руфус.

— А-а… Смоловарни, — сказал Цахес, глядя на Ким. — Смоловарни, будь они неладны.

Ким поморгала. Любопытство под давлением в несколько атмосфер распирало ее изнутри. Пару секунд она собиралась с храбростью, а потом спросила:

— А что это такое?

— Кх, кх… Смоловарни-то?.. Ну, как… Вот смолу видела? Смолу с деревьев? Вот представь озеро из такой смолы. И кипит. Ну и мы туда, значит, ссыльных, да с головой, а ежели высунется — крюком по башке ему, ныряй, подлец!.. А если…

— Кхм, — громко кашлянул Руфус. — Цахес, извини. Пожалуй не стоит ребенку… Ну, ты понимаешь.