Восточный ветер

Пока парень рылся в бумагах, председатель подсел к столу и стал писать.

…Моторный пришел в сознание в госпитале, в большой палате, где на выстроенных рядами кроватях лежали больные красноармейцы. Он не мог произнести ни одного понятного слова. Его речь раздробилась на множество глухих, отдельных, не связанных между собой звуков. Тело вздрагивало и тряслось несмотря на всю силу воли, которую он употреблял, чтобы приостановить эту пляску. Победа (он знал, что Врангель разбит и ни одной белой армии не осталось на Советской земле) омрачалась мучительным состоянием, которое переживало его тело. Торжество над врагом было в то же время единственной его радостью, которую он остро чувствовал. Другие известия не доходили до него. Ему прописали абсолютный покой.

— Ты меня извини, пожалуйста, Ваня. — отрывается от бумаги Мотовиленко. — Понимаешь, сейчас едет человек в город. Нужно там отстоять смету. Еще немного, и я совсем освобожусь. Совершенно освобожусь…

…Сколько раз Моторный хотел освободиться, собраться в село к матери и сколько раз откладывал, успокаивая себя тем, что вот — наконец выберет время, разгрузится немного и нагрянет. Но чем больше он работал, тем больше прибывало работы, самой неотложной, самой необходимой. Она обступала со всех сторон — везде были нужны руки, глаз, мозг. Он вернулся в шахту после того, как здоровье восстановилось, и шахта послала его учиться. Эта командировка на рабфак была такая спешная, что он не успел даже съездить в село, как хотел. Учеба взяла все время. К учебе прибавилась работа в учкоме, нагрузки, кружки. Потом открылись для него ворота партии, и новый непочатый край работы развернулся перед ним, как город с замечательными заводами и зданиями, о которых он мечтал в детстве. Но замечательные заводы надо еще построить, нужны чернорабочие новой стройки, а не мечтатели. Его прикрепили к механическому заводу. Здесь дырявый мартен нуждался в ремонте. Огромный кран бездействовал, ему нечего было подвозить к огнедышащей печи. Молчаливые станы требовали опытных рук. Их надо разыскать по огромной стране, пришедшей в движение, вернуть на завод. Работа. Работа. Работа. Она поджидает человека во всех углах, селах и городах.

«Здесь то же самое, — думает Моторный, глядя на склонившееся над столом озабоченное лицо Мотовиленко, который казалось совсем забыл о его присутствии, занятый своими делами. — Спешка. Горячка. Похоже на то, что мы, дорвавшись до работы, хотим показать, как надо работать по-настоящему, на что мы способны, когда дело идет с нашем будущем».

Председатель сельсовета время от времени отрывала глаза от бумаги, уставлял их, как бы раздумывая, в Моторного, и, казалось, не видел его.

XIII

— Вот, пожалуй все, что я мог тебе рассказать о матери… Ушла, старая, в город…

Мотовиленко откинул назад сбившиеся на лоб волосы, разгладил усы и глядел на гостя с тем выражением напряженного раздумья, когда кажется, что тема еще не исчерпана.

Они сидели за столом в хате Мотовиленко, стаканы с остывшим чаем стояли перед ними, и на тарелке лежала баранина, нарезанная большими кусками.

— Этот случай с матерью, — снова заговорил Мотовиленко, — нам во многом помог.

Не забудь, что вокруг тут копошились махновские банды. Да, я забыл тебе сообщить еще одну историю — видишь, заработаешься день-деньской, и голова не варит. Кто поджигал, кто содействовал, так и осталось тогда не выяснено. Подозревали многих и никого в точности. К тому времени я повел работу среди рыбаков, рекомендовал им сорганизоваться в артель. Это ударяло по некоторым богатеям, которые под шумок занимались скупкой и перепродажей рыбы. И вот по деревне слух — идет махновский отряд, будет расстреливать всех, сочувствующих большевикам. Работу мою среди рыбаков сорвали. Многие заколебались. И ведь, как вскоре выяснилось, отряд действительно шел, правда северней нашего села. Значит кто-то в селе имеет точные сведения. Кто? Вопрос. Я поехал по делам в уезд. Ты наверно знаешь эту дорогу, проезжать надо через Стремянную балку. Текла когда-то здесь речка, сейчас осталось одно русло. Дожди размыли дорогу, и даже в балке набралась вода. Тихо пересекаю ее. Неожиданно два выстрела сразу. Ого! Стегнул лошадь, чтобы выскочить поскорей. Еще два выстрела. Одна пуля попала в кузов. Я вытащил револьвер, но куда стрелять? Никого не видно. Выстрелил больше для острастки. Лошадь выбралась на ту сторону, и я укатил. Вечером возвращаюсь с двумя ребятами из ЧК. Подъезжаем к совету, думал в нем никого уже нет, а там тетка Галина оказывается сидит.

«Я, — говорит — тут упражнялась в чтении». Я вижу по ее глазам, что не только в чтении дело.

«Может, что подозрительное заметила?» — спрашиваю ее.