— Он-то? — с видом простачка откликнулся Грязнов. — «Есть многое на свете, друг Горацио, о чем не снилось мудрости твоей…» — произнес он с неподдельным пафосом.
— Вот! — многозначительно поднял указательный палец Турецкий.
Настя с величайшим трудом сдержала себя, чтобы не разрыдаться от смеха: Грязнов, цитирующий «Гамлета», — это было слишком даже для нее.
— Господа, — почти прорыдала она, — давайте оставим Богу — Богово, а столу — застольное! Слава, нас когда-нибудь напоят кофе, или я пойду спать?
— Да, господа, — внимательно глядя на Настю, находящуюся на грани истерики, заметил и Турецкий, — оставим эту трудную тему. К ней мы, если пожелаете, обязательно вернемся, но только лучше завтра, как условились, хорошо? Не возражаете? Повесток рассылать не надо? — уже пошутил он. — Мы все — сознательные и законопослушные граждане, будем из этого и исходить. Слава, действительно, ну где наш кофе?
— Вон он, ползет.
— Алексей Петрович, договорились? — Турецкий не смог отказать себе в удовольствии дожать Смурова. — Жду вас к одиннадцати.
Тот, отходя от раздражения, ничего не ответил, но пожал плечами и кивнул. Он был очень недоволен, что после первой стычки поле брани осталось не за ним.
Официант принес две бутылки коньяка и показал Грязнову. Тот осмотрел их и важно разрешил открывать.
— Не возражаете, раз уж случай свел за одним столом? — изысканно выразился Вячеслав Иванович и показал официанту, чтобы тот начал разливать с хозяев.
Те уже ни против чего не возражали, видно, халява, она везде халява. Потом официант стал наливать из кофейника в чашечки, которых было только три. И когда он поставил их перед Масловской, Турецким и Грязновым, Вячеслав поднял свою рюмку и, не чокаясь ни с кем, сказал:
— За удачу! За успех пить не люблю, а вот удача никому из нас никогда не помешает, верно, Настенька?
— Твое здоровье, Слава.
Оркестр заиграл тягучее, известное лет сорок назад салонное такое танго. Стариной повеяло.
— Разрешите вас пригласить на танец, Анастасия Сергеевна? — сиплым, словно от напряжения голосом, спросил «орел».
— Я не представил вам моего коллегу, извините, — совсем не извиняющимся тоном сказал Митрофанов, — Рауль, а по батюшке — Искандерович.
— А мы уже знакомы, — небрежно ответила Настя. — Вы тоже извините, Рауль, я пришла кофе выпить. Вот когда выпью, там посмотрим, если у вас не пропадет желание. — И она ловко изобразила улыбку во все тридцать два зуба.
Улыбнулся и Рауль, неожиданно сверкнув золотым зубом в глубине рта, справа. Хищная получилась у него улыбка, права Настя — действительно стервятник.
Вероятно, хозяева стола все-таки почувствовали, наконец, опасность, исходившую от явившейся троицы. Вопросы и собственные соображения относительно авиакатастрофы и гибели людей отпали. «Гости» в молчании выпили кофе, и Настя, чуть потянувшись, немного отодвинулась от стола, словно выказывая намерение подняться. На это ее движение мгновенно среагировал «стервятник» Рауль.
— Ну а теперь я могу вас пригласить? — просто до неприличия осипшим голосом спросил он и поднялся.
— Теперь? — Настя оглядела его сверху донизу, усмехнулась. — Наверное, если не будут возражать мои кавалеры. Как, Слава? Ты не возражаешь, Саня?
— Настенька, — ласково сказал Грязнов, — не валяй дурака. Есть желание, танцуй, кто тебе запрещает? А мы посмотрим, я уж говорил, что сто лет не видал, как люди танцуют.
— Ну, приглашайте… Рауль.
— Так точно, — поспешил тот и шагнул к ней, но Настя уклонилась от его руки и пошла впереди к центру зала, где и танцевали пары.
Грязнов разлил по очередной рюмке, взял свою и повернулся вместе со стулом, чтобы было удобнее наблюдать за танцующими.
Если абстрагироваться от данных обстоятельств, то Настя с этим Раулем смотрелись просто прекрасно — завидная пара, высокие, легко двигающиеся, послушные движениям друг друга.
Вячеслав не выдержал первым, с восторгом хлопнул себя ладонями по ляжкам и воскликнул:
— Эх, ребята, где мои тридцать лет назад?! Завидки берут… Это ж прямо картинка! Вот был бы фотоаппарат! Ах, красота!
— Хочешь на память себе оставить, старый котяра? — засмеялся Турецкий и тут же обратил внимание на Настину сумочку, висевшую на спинке стула. Он протянул к ней руку, пощупал снаружи и добавил: — Вон, если умираешь от желания, у Насти возьми. Она, я смотрю, так и не вынула камеру.
— Правда? — обернувшись, обрадовался Вячеслав. — Нехорошо к молодой девушке в сумку лазить, да что поделаешь, охота пуще неволи. И ей потом будет сюрприз! Начнет свои «резекции» на экран выводить, а там… вот кино, да какое! Саня, ты только ей не говори!
Никто не успел ничего возразить или просто сказать, как Грязнов достал из сумочки небольшую японскую цифровую камеру, приподнялся и навел ее на танцующих. — Саня, сделай, как в кино, чтоб они не заметили.
Турецкий усмехнулся и встал, уперев левую руку в бок. А Грязнов немедленно сунулся со своей камерой под его руку и несколько раз подряд тихо щелкнул затвором. Вспышки практически не было заметно.
Все, на этом операция, собственно, и закончилась. Камера была положена обратно в сумочку.