Наступил март, месяц Тёплых Ветров, когда снег тяжелеет и садится, а промороженные ветки деревьев со вздохом облегчения распрямляются и сбрасывают с себя сухарные пласты застаревшего снега. В марте лес начинает свободно размахивать гибкими ручищами, воздух делается ласковым, прозрачным, и тогда все веселеют, даже хмурый ворон начинает противно и нудно каркать, считая, что он осчастливил население ближнего леса своей душевной песней.
В этом месяце медведица позволила себе отлучаться. Когда медвежата, напившись молока, крепко засыпали, она выходила и ложилась на площадке, подставляя солнцу впалые бока со слежавшейся грязной шерстью. Поворачиваясь, по-стариковски кряхтела, охала и устало закрывала глаза. Солнце грело её и наливало мускулы новой силой.
Однажды она ушла в лес, отыскала там и поела орешков бука, а чтобы эта не первой свежести еда принесла больше пользы, добавила ещё ягод шиповника и проглянувшего из старой травы зеленого пырея. А вернувшись, обомлела: её чадушки самостоятельно выползли на площадку. Глазёнки их, мутные и бессмысленные, слезились от непривычной яркости, но они испытывали не страх, а жгучее любопытство, проворно и бесстрашно подползали к краю камня и даже заглядывали вниз, полагая, что самое интересное именно там, в недоступном месте.
Мать не всплеснула мохнатыми лапами, не заохала, как это сделала бы любая двуногая мать, она просто рявкнула, интонация её голоса была такова, что детишки мгновенно юркнули в берлогу и затаились, а она полезла вслед за ними и стала ворчливо выговаривать за баловство, одновременно облизывать их вздыбленные ветром шубки и наконец подтолкнула глупеньких к соскам, полным молока. Взрослеют дети, ничего не поделаешь.
Победное шествие весны продолжалось. Снег с южного склона исчез. Желобной раздулся и ворочал камни. Пошла молодая трава, появилась возможность откапывать коренья. Отощавшая за зиму медведица теперь постоянно уходила пастись неподалёку, но с площадки своей глаз не спускала. А в один безветренный вечер, когда лес засыпал, основательно нагретый солнцем, и толстые пахучие почки готовились выпустить розеточки листьев, она первый раз вывела за собой медвежат, чтобы показать им мир.
Красотами природы, как и все дети, медвежата не особенно восхищались, далёкой перспективы пока не замечали, зато тыкались носами во все, что встречалось на пути. Всё брали в рот, чтобы определить на вкус, толкались, путались у матери под ногами, а она тихо шла по тропе, величественная и мудрая, прислушивалась к звукам и насторожённо разглядывала по сторонам камни и кусты. Её всегдашняя бдительность сейчас удвоилась.
Первая прогулка прошла успешно, и с этого дня семья начала выходить постоянно. Медведица стала учить детей, как откапывать съедобные корешки и как искать в гнилых пеньках личинки, а под упавшими стволами — выползней. Она показывала им старые орехи и каштаны, под которыми есть чем поживиться, а при случае ловила зазевавшегося дятла или тетерева. Все годится.
Подрастали медвежата удивительно быстро, не по дням, а по часам. Как в сказке.
Когда пришёл апрель, месяц Светлой Ночи, и половина деревьев основательно зазеленела, медвежата уже походили на взрослых щенков и вели себя совсем как щенки: без конца боролись друг с другом, наскакивали на терпеливую мать, ворчали, теребили её шерсть, кусались, бросали камни; их выдумки не имели предела. То вдруг разворочают гнездо земляных ос и взвоют от укусов, то погонятся за ужом и вскрикнут от испуга, когда он свернётся в шипящее кольцо, или упадут вниз с дерева вместе со сломанной веткой. Тумаков от матери они получали предостаточно, но то были любовные удары, вполне терпимые и потому малодейственные. Сама природа, как и мать, учила их, что хорошо и что плохо. Скоро они разделили все вещи мира на полезные и бесполезные, на добрые и злые, а все живое — на сильных и слабых, опасных и беззащитных.
Они взрослели и переходили из класса в класс.
Но они ещё не видели царя природы — Человека.
Не видела его в этом году и мудрая медведица и, наверно, молилась своему богу, чтобы путь человека не скрестился с её путём. Но молитва её не дошла.
Медведицу увидели и заприметили.
Так, на всякий случай.
От Восточного кордона в Камышках до этой берлоги было, пожалуй, километров семь. Это если по лесовозной дороге, которая шла серпантином на противоположном склоне хребта. А по прямой, вдоль ручья, значительно ближе, но там только тропа и к тому же очень трудная, не всякому доступная.
Не всякому, но не Цибе.
После того как рана на руке от зубов Монашки зарубцевалась и фельдшер закрыл листок бюллетеня, в совхозе Михаилу Васильевичу сказали, что расчёт готов и он может забрать свою трудовую книжку. Раз заповедник отказал ему в доверии, делать Цибе на пасеке больше нечего. Всего хорошего, ищи себе другое занятие.