Восточный кордон

Ещё сотня быстрых, судорожных движений, проход стал чуточку шире, и вот уже морда волчицы в сарае. Вся вытянувшись, она просунула передние лапы, грудь, а дальше легко, по-змеиному вползла к Самуру, толкнула его грудью, боком, закружилась от радости, схватила мимоходом кусок мяса, и он тоже, забыв про все на свете, схватил другой кусок, и они за минуту, стараясь друг перед другом, вылизали все, что было в кормушке съестного, и опять закружились, забыв о плене и опасности, а вокруг них все ещё висела ужасающая пыль, и для обретения свободы требовалось немало труда: ведь Самур был вдвое крупнее волчицы, а проход едва-едва пропускал только её.

Монашка потянула носом и припала к щели: от леса шёл человек.

Выскочить не удастся — это означало бы кинуться прямо на человека, что для волка очень трудно. Подкоп находился со стороны поляны. В руках Циба держал винтовку, на лице его застыла решимость. Он направлялся к сараю, замысел его не оставлял никаких сомнений.

Монашка прыгнула в дальний угол на колоды и, поджав ноги, нацелилась сверху на дверь. Самур попятился в угол, шерсть у него поднялась, он тихо, но грозно зарычал. Сила ненависти его удвоилась. Он защищал не только себя. Пыль делала их невидимками, шубы собаки и волчицы неузнаваемо посерели.

— Ну ты, зверюга! — тоном, не предвещающим добра, произнёс Циба и заглянул в щель: из серого тумана он услышал глухое рычание.

— Что за черт! Значит, завозился, гадёныш, ожил! Ну, покажись, кобель… — Левой рукой он чуть приоткрыл дверь, а правой — выдвинул винтовку так, чтобы можно было выстрелить. Видно, задумал скверное: или заставить Самура уважать себя, или пристрелить, если тот нападёт.

Самонадеянность и подвела пасечника. Уходя, он видел овчара полумёртвым, голодным и слабым. И когда пришёл, не ожидал увидеть его другим. Поэтому не очень остерегался, тем более что в руках была винтовка.

И тогда произошло невероятное.

Волчица считала, что терять ей нечего. С решимостью отчаяния, она бросилась сверху на чуть приоткрытую дверь, охваченная одним желанием — цапнуть широко раскрытой пастью голую и круглую голову человека, который несёт им смерть. Удар её гибкого, подвижного тела отбросил пасечника в сторону. Защищаясь, он инстинктивно выбросил вперёд руку с винтовкой, и жадная пасть успела рвануть мягкую руку так, как это умеют делать только волки: от клацнувших зубов остаётся не прокус, а рваная рана, которая потом очень трудно зарастает. Страшный крик огласил поляну. Боль, а главное — испуг буквально сразил Цибу. Не Самур напал на него — это-то он успел заметить! — а волк. Мгновенно сразившая его мысль о чем-то сверхъестественном была так страшна, что он в два прыжка очутился за дверью дома и только там догадался зажать рану, чтобы унять обильно брызнувшую кровь. Бледный, как луна в зените, глянул он в оконце и увидел картину совершенно нереальную: два — именно два! — серых волка, один побольше, другой поменьше, быстро перебежали через травяную поляну и скрылись в лесу.

Наверное, он на минуту-другую потерял сознание. Боль вернула его к реальности. Замотав изуродованную кисть, пасечник захныкал от жалости к себе, от испуга и все никак не мог понять — причудились ему два волка или так в точности было. Если волки в его отсутствие забрались к Самуру, то они, конечно, разорвали овчара. На то они и волки. Чтобы убедиться, он рискнул выглянуть из домика. Поляна лежала перед ним тихая и спокойная. Валялась винтовка, дверь в сарае настежь. И никого.

Первым делом он схватил винтовку. Выставив её перед собой, Циба заглянул в сарай. Пусто. Заметил свежий подкоп. Потом вошёл. Сколько ни глядел, никаких следов Самура — ни костей, ни крови, ни шкуры. Опять мороз по коже: чертовщина!

Бормоча под нос всякие предположения, он запрятал винтовку, быстро собрался и с топором в левой руке, привязав изуродованную правую, побежал что было силы в Камышки, потому что с волчьим укусом не шутят, это Циба хорошо знал.

Гораздо позже, рассказывая про странное происшествие фельдшеру, соседям, Елене Кузьминичне, жене лесника, — ей особо подробно, чтобы потом, когда лесник спросит о Самуре, опереться на свидетельницу, — рассказывая знакомым и незнакомым о двух серых волках, в которых превратился не без помощи чертовщины один черно-белый овчар, и об ужасном сражении с ними, Михаил Васильевич Циба все время видел недоверчивые, ухмыляющиеся лица. Они как бы говорили: ну и мастер заливать!..

— Не верите? — спрашивал он, чуть не плача. — А это что? — И протягивал забинтованную руку.

Рука вроде бы убеждала, фельдшер подтверждал: укус волка. Но тут же, пряча улыбку, спрашивал:

— Бражка у тебя, говорят, отменная. Кружечки три тяпнул с утра, признайся, браток?