Восточный кордон

Он взял фуражку с зелёным околышем и с ясными, золотыми листочками над козырьком. Фуражку лесника, похожую на пограничную.

Надел, поправил, посмотрел в зеркало. Сказал:

— Нормально.

7

Перед тем как идти в первый самостоятельный обход, Саша поговорил с матерью, и они решили отпустить на волю прижившихся Лобика и Хобика.

Оленёнок хорошо поднялся, окреп, сделался юрким и смышлёным. Он все время рвался со двора. Ростислав Андреевич сказал, что такой уже не пропадёт в лесу. Прибьётся к стаду, где оленухи с молодняком.

Медвежонок хотя и сильно привык к хозяевам, но тоже изнывал в крошечном дворе, где ему было слишком тесно. То и дело убегал и каждый раз устраивал в посёлке тарарам. Умные глазки его светились неистощимым любопытством к жизни, и было бы грешно держать такого подростка в плену. Младенческий возраст кончался.

Между собой звери по-прежнему отлично ладили, даже заступались один за другого, если Саша или его мать обижали кого-нибудь. По ночам, когда было холодновато, все трое прижимались друг к другу и рано поняли, что вместе лучше, чем поодиночке.

Первым Саша увёл Хобика. Завязал верёвку за ошейник и потащил глазастого оленёнка через реку в глухую долину Шики, где, как сказал Ростислав Андреевич, в эти дни паслось крупное стадо оленух с молодняком.

Хобик рвался вперёд, в стороны и отчаянно досадовал на верёвку. Но когда Саша снял с него ошейник, то задора у него хватило лишь на первую сотню шагов. Потом стал как изваяние — и ни с места. Испугался леса, шума листвы, одиночества. Понемногу успокоился, принялся рвать траву и листочки, но Сашу из поля зрения не выпускал, и стоило тому сделать шаг назад, как Хобик немедленно подступал ближе.

Саша спрятался, Хобик нашёл его по запаху, подошёл, но в руки не дался. Так они поиграли в прятки с полчаса и наконец всерьёз потерялись среди дубового леса. Хобик остался лицом к лицу с незнакомой природой.

Саша шёл назад и вспоминал отцовские слова о многих поколениях животных, нерасчётливо отпугнутых человеком. Когда снова придёт время взаимного доверия между людьми и дикими зверями? И придёт ли? Вот отпустил он Хобика, одичает олень, и ещё неизвестно, как поведёт себя, если встретится в лесу.

Да его сразу и не узнаешь. Только и примета что треугольный вырез на левом ухе, сделанный отцом.

Медвежонок оказался более диковатым. Шёл с Сашей по ущелью Желобному и все натягивал поводок, рвался, нервничал, даже грыз верёвку, которая мешала свободному шагу. Когда Саша снял ошейник, Лобика сразу след простыл, только кусты прошелестели. Не оглянулся, спасибо не сказал. Даже обидно сделалось.

На молчановском дворе остался Архыз. Ласковый, игривый щенок.

Точнее — волчонок.

Саша смотрел на него и вспоминал Самура. Где он и что с ним?..

8

Шестипалого долго никто не видел. В Камышки он не приходил.

С того трагического, страшного дня Самур резко переменился. Нога не зажила, она усохла и подтянулась к животу. На трех лапах скверная жизнь. Не разбежишься.

Он долго не уходил из долины Сочинки, тяжело вживаясь в новое состояние. Урод. Отступление от нормы природа не поощряет. Её законы беспощадны к слабым. Самур очень скоро испытал это на собственной шкуре.

Жил он недалеко от разваленного шалаша в густой заросли боярышника, переплетённого ожиной. Колючая растительность защищала больного от всяких неприятностней, а «холодильник» с мясом давал возможность прожить безбедно самые опасные недели. Ел он до отвала, оставшуюся оленину зарывал и охранял от шакалов и лисиц, которые тоже были не против воспользоваться кладом.

Когда мясо в снежнике кончилось, Самуру пришлось вспомнить про охоту. Он заковылял на трех лапах по лесам, выслеживая зверя; иногда ему удавалось подкрасться к семейству серн, но сделать завершающий прыжок он уже не мог, козочки убегали буквально из-под носа. После каждого промаха таяла уверенность в своих силах. Лишь изредка Шестипалый ловил сонного тетерева или откапывал грызуна. Жить становилось трудней.

Он мог бы пойти к хозяевам, где остался Архыз, но не нашёл в себе силы преодолеть страх дикого зверя, ещё более окрепший за последний месяц после ранения. Шестипалый бродил и бродил по лесам, хромая и часто останавливаясь, чтобы переждать мучительную усталость. Физическое уродство, постоянное недоедание, тоска одиночества быстро сделали его угрюмым, замкнутым и ещё более диким. Он старел не по дням, а по часам. Похоже, ничто не радовало Самура. Ни яркий восход солнца, когда лес и горы сверкают миллиардами росинок. Ни приятная, влажная тень под густым буком в горячий полдень лета, когда смолкает пение птиц и только стрекочут повсюду неугомонные цикады. Ни тихие лунные ночи, ни запах близкой добычи, остро волнующий любого хищника.

Радость жизни исчезла, он не знал, что будет завтра, и боялся этого завтра.

Отощавший, с грязной, всклокоченной шерстью и слезящимися глазами, голодный, но не злой, а скорее подавленный напастями, ковылял Самур по горам и долинам, обходя места, где сохранялся запах человека.

И все-таки однажды его увидели.