Восточный бастион

— Мы тихие люди, Федор Арсентьевич, — с сильным кавказским акцентом произнес вошедший. — Мы свое место понимаем. Вам спасибо за все, Федор Арсентьевич. Только эти плохие люди, Сучок и «братва», подходят к нашим человекам, говорят: «Плати больше!» И так хорошо платим, товар задержался, выручка маленькая. Говорим: «Подожди, придет товар, заплатим». А он нашего человека бил, почти до смерти, теперь в больнице лежит. Надо сказать Сучку, пусть не бьет, еще ждет немного.

— Знаю вас, все врете! Денег у вас полно, наши русские кровные к себе в Гянджу отсылаете, а у нас в России детишкам кушать нечего! Будешь врать, выкину с рынка, а милиция вас из России попрет. Принес, что хотел?

— Как сказал, Федор Арсентьевич, вот! — Азербайджанец протянул чемоданчик.

— Тихон, прими! — приказал Вердыка управляющему.

— Пересчитать прикажете? — поинтересовался тот.

— Потом. Он врать не станет. Ему голова дороже. Правда, Ригам? — снисходительно усмехнулся Вердыка.

— За все вам спасибо, — сказал азербайджанец, протягивая управляющему чемоданчик. Тот принял, поискал у себя на поясе связку ключей, нашел длинный, резной. Открыл сейф, кинул в темную глубину чемоданчик. — Из Баку виноград и гранаты прислали. Если не возражаете, Федор Арсентьевич, я вам пришлю.

— Пришли, дорогой. Отдай Тихону, — Вердыка отсылал его с глаз долой. Дождался, когда дверь за азербайджанцем закроется, перекрестился на икону. — Греха с ними не оберешься, ей-богу!

— Этот исламский капитал очень опасен для России, — заметил Кугель. — Исподволь они захватили всю розничную торговлю в Москве. Доллары плывут за границу. Это не в интересах русских.

— Не бойсь! — засмеялся Вердыка. — У меня Сучок и его «братва» — большие патриоты. Чуть что, палкой по черной жопе! А то и по макушке!

Белосельцев с острым интересом наблюдал сцену, ее участников, угадывал подоплеку. Все это были новые, малоизвестные ему персонажи. В них были узнаваемые черты, но лишь в той степени, в какой Белосельцев когда-то видел в театрах пьесы Островского, Горького, Сухово-Кобылина. И эти черты были ненатуральны, заимствованы, взяты напрокат из старых сундуков, подсмотрены из архивных кинолент. Маскировали иную, небывалую прежде сущность, которая не желала проявляться в открытую, пряталась в глубине сейфов, на дне таинственных черных чемоданчиков, в сердцевине бегающих темных зрачков.

— Нам нужно обсудить проблему политического будущего Федора Арсентьевича, — Кугель подождал, когда сцена себя исчерпает и возникнет благодаря ей новая, столь необходимая степень доверительности и согласия. — Нам нужно обсудить состав штаба, направления его работы. Подумать, где, из какой среды пригласить специалистов по пропаганде, орговиков, аналитиков. И, конечно, — юристов, потому что каждый шаг нашего политического и финансового начинания должен оцениваться юридически. Ваши мысли на этот счет, Виктор Андреевич, будут бесценны.

— А может, мы перенесем разговор в мою усадьбу? — сказал Вердыка. — Зачем в людской обсуждать дворянские проблемы! — засмеялся он, раздвигая пухлые губы. — Там нас ждет ужин. Василь Василич постарался. Я покажу Виктору Андреевичу мою коллекцию картин, интерьер московской усадьбы восемнадцатого века. Там и обсудим.

— За чашкой пунша, под музыку крепостных музыкантов! — съязвил Кугель.

— А что! Мои балалаечники выиграли конкурс народной музыки в Мюнхене, — слегка обиделся за насмешку Вердыка, но не слишком сильно. Было видно, что Кугелю позволено многое, может быть, все.

Вновь появился управляющий, строго и тихо доложил:

— Пришел Королев из налоговой. Прикажете ему обождать?

— Зови, — сказал Вердыка, оглядываясь на Белосельцева, продолжая одаривать его своим доверием, допускать в свои дела, делать свидетелем своих переговоров и встреч.

В комнату вошел крепкий, с военной выправкой человек, седоватый, с уверенным лицом старшего офицера, в кожаном хорошем пальто. Окинул всех внимательным, чутким взглядом, пожал всем руки.

— Как служба-дружба, товарищ полковник? — спросил его фамильярно Вердыка, усаживая гостя в кресло. — Как ваш новый шеф? Больно шустер!

— Вы же знаете, Федор Арсентьевич, новый начальник должен себя показать, с лучшей стороны засветить. Потому что и над ним есть начальник.

— Главный у нас начальник — Господь Бог, — Вердыка строго посмотрел на икону. — А ваш-то новую моду взял. Ходит по рынкам с телекамерой, роется самолично в отделах винной торговли, орет на лоточников, и его вечером по телевизору народу показывают. Вот, дескать, новый благодетель России! Вот теперь-то пойдут налоги в казну! Околоточный какой-то, а не генерал. К нам не собирается с телекамерой?

— Угадали, Федор Арсентьевич, — сказал полковник. — Затем я к вам и пришел. Готовьтесь. Следующий визит к вам, с телекамерой.

— Пусть приезжает, встретим хлебом с солью! — благодушно заметил Вердыка.

— И с пушниной? — намекая на что-то, усмехнулся полковник. — Как у вас в меховом отделе? Все чисто?