Восстание Весперов

Он глубоко вздохнул и, преодолевая слабость, решительно направился к дому.

Обеденный стол был вынесен в сад.

Это первое, что бросилось в глаза Гидеону. Оливия вот уже несколько дней не переставала ворчать, что стол давно пора почистить и отполировать. Значит, не дождавшись его, она все-таки вынесла стол из дома. Видимо, чтобы не терять последних погожих дней в преддверии зимы. Не иначе, и дети помогали. Он встал под сенью старых яблонь и, наблюдая за детьми, любовался их милой возней вокруг дубового стола. Гидеон отдал бы все, чтобы не нарушить этого покоя и забыть конфликт с Веспером, который здесь казался чудовищным и неуместным.

Стол все-таки вынесли мальчики — Лукас и Томас. Вон, у них вся одежда вымокла от пота.

Лукас брезгливо разглядывал свои ладони и пытался вытащить застрявшую в пальце занозу. Самый старший из детей, он просто физически неспособен к любому труду. Интеллектуал и белоручка от природы, не забывал напоминать всем и каждому, что он уже взрослый и самостоятельный человек — ему исполнилось двадцать три года. Правда, большинство его сверстников уже женятся и рожают детей в этом возрасте. Но Лукас, по всей видимости, не создан для семейного очага. Он неустанно брюзжал, что ради семьи ему пришлось оставить Оксфорд. Правда, и студентом он оказался не совсем прилежным — учился без большой пылкости, с профессорами и однокашниками был холоден, а в компании сверстников терялся. Любое общество тяготило этого одиночку, а тех, кто оказывался рядом с ним, пугала его нелюдимость и холодность.

С темными, как у матери, волосами, густыми и вечно нахмуренными, как у отца, бровями, настороженным и тревожным взглядом, этот гибкий, высокий, изящно сложенный молодой человек напоминал змею. Младший брат и сестры так и называли его: последняя ирландская змея. Гидеон, заслышав это, не давал им спуску, но не мог не согласиться с таким определением и постоянно чувствовал опасность и тревогу, находясь рядом со своим первенцем.

Лукас умел бесшумно войти в любую дверь и тихо стоять за спинами тех, кто даже не подозревал об этом. Он часто являлся непрошеным гостем в комнаты своих родных и молчаливо наблюдал за ними со стороны долгим немигающим взглядом. Дома он ходил так, что казалось, будто скользит вдоль стен, и если бы он вдруг зашипел, то это никого не удивило бы. От его молчания и непроницаемых глаз веяло ледяным холодом.

Младший же напоминал скорее дубовый бочонок или даже бочара — коренастый, приземистый, крепкий, словно слегка утопленный в землю. Гидеон готов поспорить, что Томас без всякой помощи, один, вынес на себе этот несчастный стол, несмотря на добрых несколько сотен фунтов веса и восемь футов длины. Этот тринадцатилетний крепыш уже мог, шутя, обыграть любого верзилу в рукоборье, а однажды, в порыве гнева и нешуточной обиды, прошиб головой дубовую дверь. Дети дразнили его за это и говорили, что он вышиб из себя последние мозги и стал туп, как дуб. Но Гидеон знал, что это не так. Томас далеко не глуп. Да, он был так же, как и старший, молчалив. И не очень смышлен. Но далеко не бездарь. Просто ум его был скорее приземленным и основательным. И несуетливым. Зато, если его не торопить, то — Гидеон готов биться об заклад! — любая задача оказалась бы решена.

Томас с отвращением воззрился на вымоченные в масле суровые тряпки, которые Оливия бросила перед ним на стол.

— Так, давай, — командовала она. — Стол сам по себе не отмоется. И вы, девочки… да что же это такое! Джейн, марш сюда! Катерина, где тебя носит, бездельница?!

А девочки были, как всегда, заняты каждая своим.

Десятилетняя Джейн, самая младшая из детей, охотилась среди клумбы с осенними хризантемами за бабочкой.

«Откуда в это время года бабочки?» — подумал Гидеон.

Но Джейн виднее.

Это хрупкое эфемерное создание было настоящим сорванцом — копна выгоревших спутанных волос с рыжевато-соломенными прядями, огромные, на пол-лица, синие, как небо, глаза. Эти глаза так жадно, так самозабвенно и страстно смотрели на мир, что, казалось, были готовы выпить его без остатка. Руки ее и платье были вымазаны в красках и туши. Глядя на нее, Гидеон невольно улыбнулся, узнавая в ней самого себя — она, как и он, имела веселую привычку записывать и зарисовывать на руках и на одежде все, что попадалось ей на глаза интересного и любопытного. Полная противоположность старшей сестре.

Катерине было пятнадцать. Она устроилась, скрестив ноги, прямо на капустной грядке, и забыв обо всем на свете, с упоением разбирала на части бронзовый астрологический глобус, который всегда, сколько она себя помнила, стоял в самом центре дома — посередине стола. Этот в высшей степени точный, мастерски сработанный, точно произведение искусства, глобус когда-то прислал им из Милана отец Гидеона.