Восстание в пустыне

Мы расположили их там под прикрытием орудия и велели открыть огонь на две тысячи ярдов по станционным зданиям. Артиллеристы, соперничая друг с другом, так принялись за дело, что вскоре в крышах и навесах появились неровные дыры. В то же время мы двинули наших пулеметчиков налево, чтобы обстрелять окопы, откуда в ответ открыли жаркую, упорную стрельбу. Однако наши войска имели естественное прикрытие, и на их стороне было то преимущество, что послеполуденное солнце сияло за их спинами. Поэтому мы не понесли никаких потерь, так же, впрочем, как и неприятель. Разумеется, все это было лишь игрой, и захват станции не входил в наш план. Нашей действительной целью являлся большой мост, лежавший к северу от деревни. Турки удерживали мост, занимая небольшой редут близ него, и поддерживали связь с ним через пехотинцев, расположенных в деревне под прикрытием ее стен.

Мы обратили два орудия и шесть пулеметов против редута у моста, надеясь вынудить защитников покинуть его. Пять пулеметов направили свой огонь на деревню. Через пятнадцать минут ее старшины, очень встревоженные, прибыли к нам. Нури обещал прекратить стрельбу при условии, что турки будут немедленно выгнаны из домов. Они обещали нам это.

Мы удвоили наш обстрел станции и моста. Огонь с четырех сторон стал жестоким, ибо мы имели двадцать пять своих пулеметов, а также большое количество турецких. Наконец мы направили все четыре орудия против редута и после нескольких залпов увидели его охрану бегущей из своих разрушенных окопов через мост под прикрытие железнодорожной насыпи.

Последняя была высотой в двадцать футов. Если охрана намеревалась защищать мост из-за его сводов, она находилась бы на прекрасной позиции. Однако мы рассчитывали, что станция соблазнит турок оставить мост. Я отделил половину своего отряда, нагруженного взрывчатым веществом, и двинулся с ним вдоль гребня пулеметного бруствера, пока мы не очутились на расстоянии полета камня от редута.

Редут действительно оказался покинутым. Мы спешились и подали Нури сигнал прекратить стрельбу. В молчании мы осторожно прокрались через своды моста и нашли их тоже оставленными. Поспешно мы сложили пироксилин в кучу возле устоев моста, толщиной около пяти футов и вышиной в двадцать пять футов. Мост, семьдесят девятый для меня по счету, был великолепен, но в стратегическом отношении он был самым важным пунктом, ибо мы собирались обосноваться в лежащем против него Умтайе, пока Алленби не выступит вперед и не освободит нас. Поэтому я решил не оставить от моста камня на камне.

Нури тем временем торопил пехоту, артиллеристов и пулеметчиков спуститься в сгущающемся мраке ночи к железнодорожному полотну, приказав отойти от него на милю в пустыню, выстроиться в колонну и ждать.

Однако прохождение такого большого количества верблюдов по полотну продолжалось томительно долго.

Раздраженные, мы сидели под мостом, держа спички в руке, чтобы немедленно поджечь запал (несмотря на близость войск), если бы поднялась тревога. К счастью, все шло благополучно, и через час Нури подал мне сигнал. Полминуты спустя, лишь только я успел вскочить в турецкий редут, восемьсот фунтов пироксилина сразу взорвалось, и в почерневшем воздухе засвистали летящие камни. Находясь на расстоянии лишь двадцати ярдов, я был оглушен грохотом, который должен был быть слышен на полпути к Дамаску.

Мы созвали все свои войска и проехали две или три мили по открытой местности, направляясь к Умтайе.

Дорога, усыпанная моренами из скользких долеритов, стала очень неровной, и мы с радостью сделали привал и разлеглись шеренгами для вполне заслуженного нами сна. Однако казалось, что мы с Насиром должны отвыкнуть от него. Поднятый нами шум у Нисиба возвестил всем окрестностям о нашем присутствии. Едва мы успели успокоиться, как со всех сторон к нам хлынули посетители, чтобы обсудить последние события.

Шли слухи, что мы лишь совершаем набег, а не оккупируем территорию и что затем удерем отсюда, как удрали англичане от Салта, предоставив нашим местным друзьям расплачиваться за все.

Ночной покой беспрестанно нарушался этими пришельцами, с криком окружавшими наш бивуак и, по крестьянскому обыкновению, слюнявившими нам поцелуями руки с торжественными заявлениями, что мы их всесильные владыки, а они наши смиреннейшие слуги. Может быть, на этот раз мы не приняли их с нашей обычной любезностью, но в отместку они подвергли нас пытке, заставляя бодрствовать через силу… В течение трех дней и трех ночей мы напряженно работали, обдумывая, приказывая и выполняя приказы; и сейчас потеря для отдыха еще одной ночи вызывала острую горечь.