Восстание среднего класса

В общем, проиграли все. Социал-демократы были унижены, свободные демократы подавлены, христианские демократы разочарованы, демократические социалисты разгромлены. Единственными победителями оказались «зеленые». Они, разумеется, торжествовали. Увы, эта радость не имела ничего общего с удовлетворением людей, получивших поддержку своей политической линии. Ибо таковой у немецких «зеленых» давно уже не было. Избиратель голосовал не за политику «зеленых», он просто выбрал их в качестве наименьшего зла. Прошли времена, когда под знаменем «зеленых» собирались сторонники радикальных экологических движений. В правительстве Шредера «зеленые» представляли собой просто сборище карьеристов с более или менее левым прошлым. Впрочем, нечто подобное можно было сказать и об их социал-демократических коллегах, вошедших в политику в бурное время поздних 60-х и ранних 70-х под лозунгами антибуржуазной революции и сопротивления вьетнамской войне. К тому времени, когда бывшие радикалы, пройдя «долгий путь через институты», достигли министерских кресел, вся их стратегия и тактика свелась к получению постов в министерствах и парламентских комиссиях.

И все же именно потому, что «зеленые» сами не знали, за что выступают, эта партия стала «последним вариантом» для разочарованного избирателя. Все остальные вызвали негативную реакцию, а «зеленые» не вызывали вообще никаких чувств. В худшем случае – просто презрение. Те, кто не хотел прихода к власти правых, но испытывали отвращение к Шредеру, проголосовали за карьериста Фишера. И тем самым действительно добились своего. Правые к власти не пришли, а Шредеру и компании головная боль на четыре года была обеспечена.

Итак, победителей не было. Однако не надо забывать еще одно обстоятельство. В последние недели перед выборами Шредер резко повернул влево. Вспомнив свое марксистско-пацифистское прошлое, он начал произносить громогласные антиамериканские речи, требуя от Буша, чтобы тот отказался от уже обещанного нападения на Багдад. Как только в Шредере проснулся радикал образца 1968 года, рейтинг его стремительно пошел вверх. Именно в этот момент стало ясно, что Шредер может удержаться у власти, а корабль ПДС пошел ко дну. Сделав левый вираж, социал-демократы просто «протаранили» своих левых партнеров, ожидавших, что хоть на антивоенной теме они смогут выделиться.

Теория, согласно которой только умеренность позволяет выигрывать выборы, была в очередной раз посрамлена. Однако социал-демократия «нового образца» оказывается принципиально неспособной на конфликт с финансовыми и корпоративными элитами. А потому не может она и осуществить какие-либо прогрессивные реформы. Твердо заявляя об оппозиции войне, правительство Шредера в экономике продолжало проводить консервативный курс.

В 2002 году в Германии социал-демократия получила отсрочку. Вопрос – надолго ли?

Конец терпимости?

Крах неолиберальной модели становится историческим фактом. Разъяренный средний класс, лишившийся своих сбережений, будет требовать перемен. Он может выступить под левыми лозунгами, но никто не гарантирует, что обиженный обыватель не станет массовой базой фашизма – так уже однажды было.

Стремительный рост правого популизма оказывается естественным спутником капиталистического кризиса – как будто мы вновь возвращаемся в 1920—1930-е годы. Такое повторение неслучайно. Фашизм был порожден не только идеологическими фантазиями Муссолини и Гитлера, но, в первую очередь, экономическими, социальными и психологическими условиями, существовавшими в Европе (а не только в Италии и Германии) после Первой мировой войны. Разрушив социальное государство, неолиберализм в значительной степени воспроизвел аналогичные условия.

Кризис начала XXI века многие экономисты уже окрестили «вторым изданием» Великой депрессии. Неудивительно, что на сцену снова выходят крайне правые партии. Другое дело, что прошлое никогда не повторяется. Точно так же, как неолиберализм не является простым возвращением к капитализму «свободного рынка», существовавшему до Второй мировой войны, так и новый фашизм и правый популизм существенно отличаются от своих прототипов первой половины XX века.

Европейское общество изменилось. Вместе с ним меняется и фашизм. Появляется новый объект ненависти. Место еврея занимают иммигрант, мусульманин, «черный». «Большевистский заговор» заменяется «мировым терроризмом». Масоны превращаются в исламистов. Впервые, наверное, за сто лет религия вновь оказалась темой политической дискуссии в Западной Европе. Причем на сей раз это не старый спор католиков и протестантов, а вопрос об исламе.