Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

Внезапно его охватила острая печаль, как недавно, когда Кеденнек услал его из трактира. Эх, дать бы Кеденнеку пинка хорошего, да и тем же дюнам, и морю, которое загораживает ему дорогу. Ему представилось, что все это придет, быть может, уже в этом году. Но хотелось, чтоб пришло сейчас, чтоб не надо было ждать. Тут Гулль заговорил об «Алессии», и в ответ Андреас стал рассказывать, что у него произошло со смотрителем на рынке и с капитаном «Вероники» — не бог весть что, просто захотелось немного похвалиться. Как вдруг он оборвал свой рассказ и показал рукой:

— А вот и Эльнор!

Тогда, после собрания в Санкт-Барбаре, рыбаки стояли всей толпой на Рыночной площади, но уже к утру большинство двинулось назад. Они кричали: «До следующей встречи!» — а потом разделились примерно на две равные группы, одна повернула направо, другая налево — как и пришли. Их стало вполовину меньше, к тому же они хорошо знали друг друга, а когда несколько человек отсеялось в Вике, стало еще меньше, а напоследок и вовсе небольшая кучка; понуро топая по нескончаемой размякшей дороге, вьющейся меж дюн, они притащились домой, в Эльнор. На рынке в Санкт-Барбаре и в начале пути они только и говорили, что про собрание, но постепенно их речи становились все односложнее и тем, кто вернулся в Эльнор, собрание уже казалось чем-то далеким и не таким уж обязывающим. Когда же эльнорцы и вовсе разбрелись по домам, стоявшим не в ряд, как в Санкт-Барбаре, а защемленным в дюны поодиночке, они первым делом поели, хоть далеко не досыта, а там почли за лучшее залечь в постель. А затем пришла пора осенних штормов, когда стало трудно добираться до собственной двери, а не то что до Бле, да и смысла никакого не было, в халупах было темно и душно, и голод трижды в день усаживал людей за начисто выскобленный стол. Последние зимы были одна другой хуже, а эта — хуже некуда, а следующая обещала быть того хуже, сало таяло на глазах, его не дотянешь и до Нового года, вот такие-то дела. Ветер не выпускал человека из дому, а перед дверью лежала дюна, а за ней другая дюна, а дальше дюна шла за дюной, и так до самого Вика. А Санкт-Барбара и вовсе на краю света, где уж тут думать о собрании!

Андреас сказал: «А вот и Эльнор!» Перед ними по колено вышиной бежала ограда из каменных обломков, она отделяла небольшой песчаный участок от прочего песка, здесь стояли две лачуги, прислонясь к тыльной поверхности дюны. В Эльноре дома стояли не в ряд, как в Бле, они были тут и там затиснуты в дюнную гряду. Это придавало поселку беспорядочный, бесформенный вид. Андреас постучал в ближайшую дверь. Оттуда выглянула женщина и смерила их удивленным взглядом.

— Где мужчины?

— Возятся с сетями.

Они пошли дальше. Там, впереди, кто-то заприметил двух чужаков. Все подняли голову, и один из них сказал:

— Это Андреас Бруйн из Санкт-Барбары.

Тут они узнали Гулля. Им не понравился его приход. Они побросали работу, подошли поближе и, недовольно щурясь, приветствовали Гулля. Санкт-Барбара была бог весть как далеко, и, чем дольше длилась зима, чем серее становился песок и чем гуще лил дождь, тем больше отодвигалась она вдаль. Вместо того чтобы без толку тащиться невесть куда, не разумнее ли делать то, что делаешь каждую зиму, — держаться своих сетей и голодать. Рыбаки вежливо обступили Гулля. Но глаза их затаили злобу. Они уже примирились с тем, что Санкт-Барбара на краю света, зачем же этот к ним притащился?

Гулль сказал:

— Нам понадобилось в вашу сторону, я и счел нужным еще раз напомнить, что вы должны снестись с рыбаками из Бле и все хорошенько обговорить до следующего собрания, чтобы знать, на чем мы порешили.

Стоило Гуллю сказать это, как Бле уже представлялось эльнорцам вовсе не таким далеким.

Кто-то сказал:

— Это не так просто, как кажется, там, в Бле, тяжелы на подъем, их нелегко будет заполучить сюда.

Потолковали о том и об этом. Дождь припустил.

— Нет ли у вас здесь трактира, — спросил Гулль, — или другого какого местечка, где можно было б поговорить?

Нет, такое есть только в Бле.

Как вдруг один из рыбаков отозвался:

— У меня нынче просторно, пошли ко мне.

Ему принадлежала та самая лачуга, куда постучался Андреас. На стук выглянула та женщина. От удивления и любопытства лицо ее поглупело. Муж отстранил ее левой рукой, а правой сделал приглашающий жест. Это был странный смущенно-горделивый жест, хозяин, видимо, и рад был гостям, и не решался пустить к себе всю эту ораву. Все вошли, каждый нашел себе местечко, и завязался разговор. Когда Гулль и Андреас поднялись и ушли, рыбаки еще долго не трогались с места. Им, пожалуй, за всю жизнь не довелось поговорить всласть и посидеть вот так, всем вместе.