— Не была я у Магнуса…. я к нему и не пойду…. это безобразие: я ему этой телеграммы никогда не прощу…. ну что он думает — Верм будет лучше меня там оборачиваться? —….не беспокойся, пожалуйста, там — никто не вывернется, — отлично тогда Цимес сказал: — «это, грит, — какое то молохово брюхо» — люди мрут, как мухи, а ведь те у себя дома. Магнус!… Магнус!… подумаешь, какой Магнус!… дурак он, твой Магнус.
— Скажи еще раз и повешу собственными руками, — ответил, зевая, Квартус, — и вообще: не визжи, — это скверная привычка, а толку никакого. Вы вот верно там только и делали, что визжали, вот Суэц то и промотали.
— Квартус, — сказала она, прижимая руку к груди, — ну слушай, Квартус! ты ничего — не знаешь: мы там решили — положить все, но не уступать канала…. ну и в результате все же должны были это сделать…. и кто нас заставил? Совсем не эны, вовсе нет, а то, что у нас больше сил не было там ни дня стоять….
— Э — сказал он, зевая, на этот раз во весь рот (на что она ему и ответила тотчас же: «тебе и зевать то вовсе не хочется»….) — ну что там: — дело же просто — вы нас там так устроили, что это еще на полгода: теперь Верм уходит чорт знает куда, потом будет наступать, знаем мы эту волынку…. ты мне вот что скажи: где вы раньше были?
Рассмотрение этого щекотливого вопроса съело с полчаса. После этого Квартус встал и пошел с ней назад по тоннелю, неодобрительно качая головой: «повесить вас, моя милая, надо, повесить: высоко, очевидно и коротко, как говаривал один немец, продавая на аукционе творения Гегеля».
В доме — милом и воздушном на закатных лучах — Квартуса ждали еще два удовольствия. Секретарь поймал его, еще в саду и нелепо звучала эта абракадабра под блестящими листьями магнолии:
— Тот старичек…. вы велели тогда…. и потом просительница, наглости неописуемой….
— Фу, — сказал Квартус, — это уж без совести совсем: приехал на два дня — и опять все сначала! ну чорт с ними. Давайте.
В кабинет ввели чистенького старичка, в черном поношенном, но старательно приглаженном сюртучке, с зачесанными на лысину с тою же особой старательностью волосиками. Личико его изображало великую готовность ринуться в то самое место, куда укажет начальство, но в маленьких глазках светилась однажды там зажженная тихенькая свирепость.
— А, приятель, клеветник и мститель! — обрадовался Квартус, — вот кого давно не видали, — да, да…. Так, так…. хороший мальчик, утешаете родителей, нечего сказать….
— Да помилуйте-с, — сказал тот обидчиво, — вы войдите в положение, вы обратите внимание, ведь должны же быть человеческие чувства…. Я-с, вам доподлинно известно, — я не первый год…. но это превышает всякое терпение…. я человек семейный…. шесть человек на плечах, я их от кулаков должен кормить, это раз, так. Дальше-с: вам ведь известно январское предписание за нумером…. Следует ли придерживаться прежнего распорядка…. а с другой стороны, кажется, уже довольно намучились: я человек простой, позвольте вам откровенно сказать, вы меня довольно хорошо знаете….
— Так то так, — ответил Квартус, забавляясь, — да вот ходят слухи, что вашу милость пора убирать, что вы, милейший мой, разлюбезнейший мой, спутались с какими-то гадкими людьми, вы нас, дружок, обмануть хотите….
Старичок выпучил глаза и, видимо, не знал, что отвечать.
— Вот-с, — сказал Квартус, — так. Мы все знаем: организация, батюшка!…
— Кто говорит, — с великим отвращением согласился старичок.
— Вот есть такие, что и говорят…. и знаете, что они говорят?
— Не могу знать….
— Не можете…. неприятно. Очень неприятно. — Он кивнул секретарю и сказал — покажите им наши бумажки и всю арматуришку… да, а вы, дорогой, составьте мне экстрактец…
А за сим в комнату вплыла тоненькая и чрезвычайно гадкая особа. Тонкие ноги, руки из одних костей, длинная рыжая шаль, в каковую была увернута особа, — птичий, глупый, особо, на премию взгляд, клювообразный нос, тонкие губы выверченные так странно и необыкновенно, что никак не могли скрыть прельстительного блеска дивно раздвоенных зубов, чуточку — но вполне достаточно — в сторону отставленные уши, — такая, одним словом, Рибейра, что не дай Бог никому. «Замечательно, — решил про себя Квартус, — как она на раскрашенную вошь похожа, это прямо удиви….» — но гостья прервала его. Она уселась без дальних слов и защебетала: