Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Муравьев после губернаторства в Курске медленно поднимался по административной лестнице, занимая должности директора Департамента податей и сборов, в 1842 году был назначен в Сенат, а с 1850-го -состоит членом Государственного Совета. В 1850-57 годах Муравьев был также вице-председателем Императорского Географического общества. С воцарением же Александра II карьера Муравьева пошла в гору уже стремительно. В 1856 году он был назначен председателем Департамента уделов, а год спустя - министром государственных имуществ. На этом посту Муравьев сыграл большую роль в деле освобождения крестьян. Однажды на заседании Главного комитета по крестьянскому вопросу Муравьев воскликнул: «Господа, через десять лет мы будем краснеть при мысли, что имели крепостных людей». В это время Муравьев занимал одновременно три министерских поста! Впрочем, и работал он даже не за троих, а за семерых.

Однако в конце 1861 года Муравьев был отправлен в отставку, став жертвой борьбы петербургских бюрократических группировок. Однако не у дел он оставался недолго.

9 (22) января 1863 г. началось восстание в Польше и Северо-Западном крае (так назывались Белоруссия и Литва). Этот мятеж поставил Российскую империю на грань распада. Дело заключалось вовсе не в мощи мятежа (ведь общее количество инсургентов не превышало 20 тыс, поляки не взяли ни одного города и не имели ни одной военной победы в прямом боевом столкновении). Главной особенностью польского восстания была почти всеобщая поддержка мятежников русским «передовым» обществом. Революционные радикалы оказывали полякам прямую помощь, в том числе личным участием в боях против соотечественников (как погибший в бою А. Потебня), пытались поднять восстание в Поволжье (казанский заговор).

А. И. Герцен на страницах «Колокола» открыто поддерживал польские требования. Собственно, Герцен поддерживал поляков еще до начала восстания. В сентябре 1862 года некие анонимные «русские офицеры» (скорее всего, редакцией же и придуманные) обратились к Наместнику через «Колокол». Адрес содержал заявления о том, что войска не хотят быть палачами, и это будет очевидно в случае восстания. Войско «не только не остановит поляков, но пристанет к ним, и может быть, никакая сила не удержит его. Офицеры удержать его не в силах и не захотят». Единственным спасением было дать Польше «свободно учредиться по понятиям и желаниям польского народа», «иначе грозит беда неминуемая»¹. Когда же восстание разразилось, то со страниц «Колокола» загремели призывы убивать «гадких русских солдат». Впрочем, причина пропольских симпатий лондонского изгнанника Герцена была проста: деньги на издание своего «Колокола» он получил у польского эмигранта Ворцеля. А кто платит, тот, как известно, и заказывает музыку.

М. А. Бакунин пытался отправить к берегам Курляндии корабль с оружием для мятежников. Уже 19 февраля в Москве и Петербурге появились прокламации с призывом к солдатам поддержать польских мятежников, повернув оружие против офицеров.

Фактически солидаризировались с поляками и русские либералы. В петербургских ресторанах поднимали тосты за успехи «польских братьев», либеральная пресса рассуждала об исторической несправедливости в отношении Польши и что вслед за освобождением крестьян надо бы освободить и польский народ.

Впрочем, и идейные антиподы революционеров, старые крепостники, сгруппировавшиеся вокруг газеты «Весть», любимого чтения «диких помещиков», также защищали польских мятежников. Тут была не только дворянская солидарность - русские крепостники сочувствовали мятежным польским крепостникам, - но и, как в случае с «Колоколом», финансовая зависимость от польской закулисы. Уже через несколько лет подавления мятежа, в 1869 году, официально были установлены факты субсидирования «Вести» польскими помещиками².

Шатания, вызванные свойственной ему слабохарактерностью, испытывал и Наместник в Царстве Польском Великий князь Константин Николаевич, а также и генерал-губернатор Северо-Западного края В. И. Назимов. В Польше и западных губерниях уже шли бои, но все еще не было введено чрезвычайное положения, войска не были приведены в боевую готовность, националистические польские газеты выходили совершенно легально, полиция не имела права проводить обыски в костелах, хотя именно в них находились типографии, склады оружия и пр. Из соображений гуманности немедленно освобождались несовершеннолетние пленные повстанцы. Не подлежали аресту также представители католического духовенства, хотя они, выполняя повеления Ватикана, не только благословляли оружие мятежников, но и сами участвовали в боевых действиях.