Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Каракозов выстрелил в Государя в исходе 4-го часа дня, а обер-полицмейстер Анненков в 5 час<ов> преспокойно шел по Большой Морской обедать в Английский клуб, когда был встречен адъютантом Великого князя Николая Николаевича, графом В. П. Клейнмихелем, спешившим о случившемся донести Его Высочеству. Анненков от него узнал о происшедшем. На место Анненкова назначен генерал-майор Фе -дор Федорович Трепов, бывший в это время генерал-полицмейстером в Царстве Польском. Это место казалось важнее места петербургского обер-полицмейстера, а потому говорили тогда, что употреблены были особые меры, чтобы уговорить Трепова принять возлагаемую на него должность. По его назначении, он постоянно не ладил с бывшим петербургским военным генерал-губернатором, князем А. Л. Суворовым. Впрочем, место генерал-губернатора в Петербурге вскоре было упразднено, а Суворов, сверх звания члена Государственного совета, назначен генерал-инспектором всей пехоты. Эта должность чисто номинальная и я, едучи с Суворовым из Москвы в смежном отделении вагона, слышал, как он громко выражал свое негодование на то, что с ним было дурно поступлено. Это не мешало ему остаться по-прежнему отчаянным царедворцем.

Предположение о том, что Каракозов был только орудием заговорщиков, побудило принять решительные меры к их отысканию посредством следственной комиссии, председателем которой общественное мнение назначило графа М. Н. Муравьева. Действительно, Государь поручил ему розыски. Петербургский Английский клуб, которого большая часть членов враждебно относилась к Муравьеву во время его управления Северо-Западным краем, избрал его в почетные члены и дал в честь его обед по подписке, в котором я участвовал. Старшина клуба Г. А. Строганов произнес речь, в которой изъяснил, что русские вполне надеются на то, что Муравьев своими действиями уничтожит всех злоумышленников. Говорили и другие, и между прочим, сколько помню, П. А. Валуев, несмотря на свою неприязнь к Муравьеву. Последний поблагодарил за оказанную ему честь, обещался исполнить выраженные ораторами надежды и кончил уверением, что для раскрытия всех злоумышлений употребит все свои силы, хотя бы для этого надо положить все свои кости.

Ему, конечно, не приходило в голову, что эти слова были пророческими.

После обеда, когда Муравьев сидел со мной и другими членами в галерее при входе в столовую залу, к нему подошел издатель журнала «Современник», известный поэт Некрасов, об убеждениях которого правительство имело очень дурное мнение. Некрасов сказал Муравьеву, что он написал к нему послание в стихах и просил позволения его прочитать. По прочтении он просил Муравьева о позволении напечатать это стихотворение. Муравьев отвечал, что, по его мнению, напечатание стихотворения было бы бесполезно, но так как оно составляет собственность Некрасова, то последний может располагать им по своему усмотрению. Эта крайне неловкая и неуместная выходка Некрасова очень не понравилась большей части клуба.

Во время производства следствия я редко виделся с Муравьевым и потому мало знаю об этом производстве. Начатое с большим шумом и криком, оно почти ничего не раскрыло. Я знаю только, что в его начале Муравьев приписывал дурное поведение молодежи направлению, данному учебной части бывшим тогда министром народного просвещения А. В. Головниным и периодическими изданиями, потребовал удаления Головнина и запрещения «Современника». Его требования были исполнены.<...>

По окончании следствия над Каракозовым Муравьев уехал в свою лугскую деревню, где он устроил церковь и был 29 августа при ее освящении. Вечером того же дня он простился со своим семейством, полагая на другой день, в который празднуют память св. Александра Невского, быть у обедни и вскоре переехать в Петербург. На другое утро камердинер нашел его в постели умершим. Муравьев был больной старик, и потому смерть его была вполне естественна. Может быть, невозможность исполнить данное им торжественное обещание отыскать все нити заговора, который он представлял в обширных размерах, а также утомление от долгого, весьма ему вредного стояния во время освящения церкви были причиною столь внезапной смерти.

Когда я возвращался из Козлова в Москву по освидетельствовании Рязанско-Козловской жел<езной> дороги, П. Г. Дервиз выехал ко мне навстречу из Москвы и передал мне о смерти Муравьева, похороненного в присутствии Государя в Александро-Невской Лавре. Во время похорон меня не было в Петербурге. После смерти Муравьева его вдова посещала мою жену, и я бывал у нее, но после ее внезапной смерти в 1871 году от апоплексического удара наше знакомство с ее сыном Леонидом и дочерью Софьей Шереметевой прекратилось.

В. К. Войт ВОСПОМИНАНИЯ О ГРАФЕ МИХАИЛЕ НИКОЛАЕВИЧЕ МУРАВЬЕВЕ ПО СЛУЧАЮ ВОЗДВИЖЕНИЯ ЕМУ ПАМЯТНИКА В Г. ВИЛЬНЕ