Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

В начале 1861 года в Варшаве, а затем и во всех губерниях Царства Польского и в Западном крае начались серьезные беспорядки, постепенно возраставшие. В 1862 году они приняли размеры возмутительных демонстраций в костелах и на улицах, а в 1863 году обострились открытым вооруженным восстанием. Об отправлении гвардии для усмирения вспыхнувшего мятежа польской шляхты и ксендзов не было и речи ни в декабре 1862 года, ни в начала 1863 года.

Только в одно из воскресений в середине января, на разводе в Михайловском манеже, Император Александр Николаевич, собрав присутствовавших офицеров, объявил им о последних происшествиях в Царстве Польском и о преступных нападениях врасплох на русских солдат и офицеров, мирно расположенных там на квартирах. Причем Его Величество прибавил: «Я не хочу обвинять во всех происшедших грустных событиях весь народ польский. Я вижу только работу революционной партии, стремящейся повсюду к ниспровержении законного порядка. Мне известно, что партия эта рассчитывает и на изменников в рядах наших; но они не поколеблют веры Моей в преданность своему долгу, верной и славной Моей армии. Я убежден, что теперь более, чем когда либо, каждый из вас, чувствуя и понимая всю святость присяги, исполнит свой долг, как честь нашего знамени того требует. В рядах ваших Я сам начал Мою службу, потом несколько лет имел честь вами командовать, и потому чувства вашей преданности Мне хорошо были известны, и Я ими гордился за вас перед покойным Государем, родителем Моим. Уверен, что если обстоятельства того потребуют, вы и теперь докажете на деле, что Я могу на вас рассчитывать, и оправдаете Мое полное к вам доверие».

Эти слова были покрыты единодушным, восторженным «ура». Но и после этих слов Государя еще не было слуха о походе гвардии в Литву. Наконец на исходе января последовало высочайшее повеление о немедленном отправлении 2-й гвардейской пехотной дивизии в Вильну. Через три дня после этого началось выступление этой дивизии из Петербурга, по Варшавской железной дороге, в двухбатальонном составе. Первым выехал л.-гв. Финляндский полк, 31-го января¹³⁸. О нашей (1-й гвардейской) дивизии пока не было положительно известно; сначала думали даже, что она вовсе не пойдет на войну, однако вскоре и эта дивизия стала готовиться к походу, поджидая бессрочноотпускных для формирования третьих батальонов. Я находился в отпуску в Москве, то есть в сердце России, и сам видел, как сильно оно бьется при народном бедствии, особенно в те дни, когда Отечеству грозит опасность. В смутное время 1863 года я имел случай говорить по душе с земляками из простонародья. На мне был блестящий в те поры преображенский мундир и академический аксельбант. Петербургский простолюдин, привыкший к мундирам, никогда не заговорит первый с офицером-барином: пожалуй, мол, еще в загорбки накладет или в участок стащить велит! Москвич - совсем другое дело! В его глазах «царский гвардеец» имеет вес. Если он чванится - Бог с ним! А не чванится - отчего не поговорить по душе? Кроме того, всякий русский, особенно же московский человек, чутко понимает, что беда сравнивает и сближает людей. Поэтому на улице заговаривали со мною извозчики, а в гостинице - истопники, половые и всякий люд. Бывало так, что один заговорит, а двое, трое подойдут слушать, однако и свое словцо выскажут. Сущность расспросов и суждений я свожу к следующему итогу: «поляки, слышно, опять забунтовали, затеяли у царя нашего земли отнимать, - вон оно что! Так как же это?.. Пора бы и нам пошевеливаться. Неужели сидеть на печи и есть калачи!..». На такие речи я обыкновенно отвечал успокоительно, что у царя много войск, Бог даст, управимся, даже очень скоро, и до чрезвычайных наборов дело не дойдет. Однако мои суждения встречались недоверчиво, неодобрительно: «войско-войском, а помочь-помочью!.. Без подмоги никак невозможно, какие там наборы, время ли очередных сбирать?.. Пока сгонят, пока выправят... и-и-и!.. Улита едет, да скоро ли будет! А поляки, вон, десять губерний оттягать хотят, а с чужих краев к ним идет подмога великая!.. Верно слово!.. Все как есть в газетах пропечатано! А мы-то что?.. Не то мало у нас народу? Пускай Государь слово скажет, прочтут по церквам, так вся Москва подымется, а куда Москва - туда и весь народ. А то начнут бить да калечить, гляди - в войсках реденько станет, а подсоблять кому?.. А всем народом как начнут валить - про запас хватит!..». Странные речи! Случалось мне слышать кое-что в этом роде и перед Крымскою войною, однако ее теперь не поминали, и в словах: «поляки опять забунтовали!» - сказалось воспоминание о польском восстании 1831 года. Еще большую новинку выражало присловье: «В газетах пропечатано!». Стало быть, напечатанное пошло в народ? Да, пошло, и далеко пошло!