— Еще бы. — Мать встала из-за стола. — Поэтому я сделала для тебя то же, что когда-то делала для него. Я приготовила тебе самый плотный завтрак, который тебе когда-либо доводилось есть.
Мы позавтракали.
— Ну, хватит, — сказал я, отодвигая тарелку. — На неделю вперед все равно не наешься.
— Этого я и хотела, — улыбнулась она, составляя использованную посуду в мойку и наливая мне кофе. — У тебя есть план, куда ехать?
— Еще нет. Сначала на юг, затем, может быть, на запад. Но все будет зависеть от того, куда окажется легче добраться.
— Будь осторожен, — сказала она. — Сейчас на дороге всякие попадаются.
— Все будет хорошо.
— Ты напишешь?
— Конечно. Ты только не волнуйся.
— Как же мне не волноваться? Если что-нибудь случится, сразу же позвони.
— Хорошо.
Я взглянул на часы. Было без четверти семь.
— Ну, я, наверное, пойду.
— Я слишком молода, — сказала мать, — и всегда была слишком молодой.
— В каком смысле?
— Сначала, чтобы стать невестой, потом, чтобы родить ребенка. А сейчас я слишком молода, чтобы вести жизнь вдовы и остаться в одиночестве.
— Все когда-нибудь подрастают, — ответил я. — Может, пришло время и для тебя.
— Твой отец сказал бы то же самое. Он так же холодно и безжалостно отделял себя от своих чувств. — На мгновение лицо матери приняло какое-то странное выражение. — Ты действительно мой сын, Джонатан? — с тревогой в голосе спросила она. — Или, может быть, ты только продолжение твоего отца, которое, как он сам говорил, он поместил в тебя?
— Я это я. Твой и его сын, больше ничего.
— Ты любишь меня?
Помолчав, я поцеловал ей руку и ответил:
— Да, мама.
— Тебе хватит денег?
У меня было почти сто долларов, и я мог не волноваться.
— Да, мама, — повторил я.
Вскинув сумку на плечо, я пошел по подъездной дорожке в сторону улицы. Дойдя до ворот, обернулся. Мать все еще стояла на крыльце и помахала мне рукой. Я помахал в ответ.
Уже чувствовалось, что день будет жарким. По лужайке перед домом сновали бурундуки, охотясь на червей, и шуршание травы смешивалось с пением малиновки. После ночи было немного влажно.
Шоссе, к которому я держал путь, находилось за мостом, в полутора милях от дома. Завернув за угол, я увидел машину молочника Пита.
— Привет, Джонатан! — радостно воскликнул он.
Я остановился, подождал, пока он вылезет из машины. В одной руке Пит держал бутылку апельсинового сока, в другой — банку пива.
— Напитки для путешественников.
Мы открыли наши банки одновременно, и резкий звук нарушил тишину улицы.
— Извини за беспокойство, — с характерным ирландским акцентом сказал он. — Куда ты едешь?
— Не знаю. Куда глаза глядят.
— Это, наверное, хорошо — взять вот так и куда-нибудь поехать. — Пит улыбнулся. — А с матерью все в порядке?
— Да. У нее крепкий характер.
Пит с интересом посмотрел на меня, пытаясь уловить смысл моего ответа. Он знал нас уже целых пятнадцать лет.
— Да, конечно, — произнес он наконец.
Я допил пиво и скомкал банку. Пит взял ее у меня.
— И надолго едешь?
— Недель на семь.
— Черт! Значит, восемьдесят четыре кварты молока. Накрылась моя премия.
— Ладно, поставь две кварты у крыльца. Мать все равно не заметит, — засмеялся я.
— Она-то да, а вот Мэми все замечает, — повернувшись к машине, он вытащил оттуда упаковку с шестью банками пива и подал мне. — На, это тебе на дорогу. Сегодня будет жарко.
— Спасибо.
— Нам будет очень не хватать твоего отца, — сказал он, поправляя профсоюзный значок на своем белом халате. — Он действительно многое для нас сделал. Если твой брат совершит хотя бы половину того, будет очень хорошо.
— Он способен на большее, — заметил я.
— Поживем — увидим, — сказал Пит. — Но в любом случае, он не такой, как его отец.
— А кто, кроме него, мог бы заменить отца?
— Ты.
— Я? Но я слишком молод.
— Когда-нибудь ты вырастешь, — ответил он. — И мы все будем ждать этого.
Мы попрощались, Пит вновь сел за руль, и машина скрылась за углом.