Воспоминания: 1802-1825

Император покинул Зимний дворец и отправился со всей императорской семьей в свой новый замок Святого Михаила, сооруженный дорогой ценой и с небывалой быстротой. Там, окруженный рвами и пушками, он чувствовал себя в укрытии от всех событий. Его нрав от этого стал еще более свирепым. Он сверх меры увлекся женщинами, но продолжал, однако, свои романтические ухаживания за княжной Лопухиной, которую рыцарское благородство императора заставило выйти замуж за князя Гагарина, давнего претендента на ее руку и любимого княжною. Суровость Павла увеличивалась день ото дня; вся Россия дрожала и стонала от его государства принуждения и порабощения. Петербург походил на какой-то изнуренный самыми жестокими бедствиями город; люди едва осмеливались показываться на улицах. Это насильственное положение не могло продолжаться и, наконец, вспыхнул тот заговор, который нас избавил от Павла и дал нам Александра: и от террора мы перешли к счастью, свобода наследовала террору, удовольствие печалям. Началась новая жизнь, все поздравляли друг друга на улицах, вся Россия приветствовала своего нового императора со всей радостью и любовью, которую он вызывал.

Вечером после столь радостной перемены я находился у графини Ливен в Зимнем дворце, куда вся императорская семья вновь вернулась занимать свои апартаменты. Меня тронула глубокая скорбь маленькой великой княжны Анны, столь сильно контрастировавшая с общей радостью. Она вошла, рыдая, к графине Ливен и подведя ее к окну смотреть иллюминацию, сказала ей: «Смотрите, Мадам, как все довольны смертью моего отца».

Гвардейские полки, кроме нескольких офицеров, никоим образом не были вовлечены в этот заговор, столь же счастливый в последствиях, сколь позорный в своем исполнении. Солдаты, которых под покровом ночи вели к дворцу Святого Михаила, были введены в заблуждение. Им сказали, что они идут на помощь императору, не назвав какому, а когда их поздравили с новым государем, коего им только что дал Бог, они спросили о том, что сделали со старым. Притащили Александра всего в слезах для того, чтобы показать его войскам. Было достаточно увидеть его, чтобы заставить крики умолкнуть. Все присутствующие присягнули на верность с приветственными возгласами от самой искренней радости. Сцена внутри дворца в течение этой преступной и патриотичной ночи полностью обнажила характеры: князь Зубов, сопровождаемый своими братьями, желал оттянуть момент своего входа во дворец, но Бенингсен его втащил. Пален, стержень всего заговора, лишь медленно подходил с войсками, которые он вел сообразно успеху для того, чтобы помочь заговорщикам или чтобы спасти Павла.

Великие князья также дрожали от гнева своего отца, как и каждый офицер, а последние дни они даже были под угрозой заключения в крепость. Ночью князь Зубов разбудил великого князя Константина, сказав ему следовать за ним к императору, не сообщив ему о том, что только что произошло: Великий князь второпях оделся и был поражен, почувствовав, как его преданный камердинер положил ему в один карман пистолет, а в другой — пачку денег; он последовал за князем в самой большой тишине, но когда последний направился путем, ведущим в покои нового императора, великий князь спросил его, куда все-таки он его ведет. «Вы найдете там императора», — ответил ему князь.

Он вошел в кабинет брата, которого нашел плачущим и обхватившим руками голову. Беннигсен, Пален, Уваров и другие находились вокруг него. Пораженный всем тем, что он увидел, и не понимая ничего, великий князь был выведен из страшных сомнений, в коих он находился, словами Бенингсена: «Приветствуйте вашего императора». Оба брата, глубоко огорченные потерей отца, обнялись в порыве; затем император, обращаясь к лицам, неотвязно напоминавшим о его боли и желавшим оказать на него некое влияние, спросил: «Кто я? Какого императора вы намереваетесь сделать из меня?». Уваров воскликнул: «Абсолютного императора!». Офицеры, стоящие в дверях и в передней, единодушно повторили эти слова, а руководители заговора, которые, свергнув Павла, хотели ослабить деспотизм, вынуждены были отказаться от своих планов и последовать общему импульсу.

Среди лиц, несших службу подле тела Павла, находились также же два флигель-адъютанта. Вечером, когда все удалились, в присутствии только одного адъютанта, поправили туалет покойного и привели в порядок его лицо для того, чтобы спрятать синяки. Я оставался долго один его созерцать. Тысячи философских, религиозных и упаднических мыслей сменялись в моей голове. Только что приукрасили этот лоб, который несколькими днями прежде, едва лишь нахмурившись, заставлял дрожать самых смелых. Эта вулканическая голова, рождавшая столько гигантских проектов, правившая железным скипетром столь огромной частью земного шара, которая заставляла дрожать Европу и Азию, эта голова не вызывала ничего, кроме жалости.