Он ушел. Энди облегченно выдохнул. Взглянул на Вики, и она смотрела на него, в широко раскрытых глазах читался испуг.
Он улыбнулся Вики, и через мгновение она нерешительно улыбнулась в ответ. Спросила, что не так. Он ответил, что не знает, может, и ничего.
(
(
(
(
Он не знал. Но чем-то это было. Энди закрыл глаза.
Они точно аспиранты? – спросила она встревоженно. Они какие-то другие. Это наркотик, Энди? Я не знаю, ответил он, не открывая глаз. Я не знаю, кто они. Что случилось с тем парнем? Которого они унесли? Он открыл глаза и посмотрел на Вики, но она качала головой. Не помнила. Энди удивился, но тут же с ужасом осознал, что и сам едва помнит. Казалось, прошли многие годы. У него начались судороги, у того парня, верно? Мышечная реакция, вот и все. Он…
Но имело ли это значение? По большому счету?
Но это случилось давным-давно. Где-то в двенадцатом столетии.
Лучше плыть по течению. Вики снова казалась встревоженной.
Зазвучала музыка, полилась из потолочных динамиков, что-то приятное… куда приятнее мыслей о судорогах и вырванных глазах. Музыка нежная и при этом величественная. Гораздо позже Энди решил (обсудив с Вики), что это был Рахманинов. И впоследствии, заслышав Рахманинова, он, пусть и смутно, вспоминал бесконечное, выпавшее из времени время, проведенное в аудитории 70 «Джейсон-Гирней-холла».
Что там было реальностью, а что – галлюцинацией? Двенадцать лет Энди Макги возвращался к этому вопрос у, но ответа так и не нашел. В какой-то момент вещи начали летать по комнате, словно задул ветер, которого он, Энди, ощутить не мог. Бумажные стаканчики, полотенца, манжета тонометра, град ручек и карандашей. В другой момент, вроде бы позже (или раньше – восстановить хронологию событий не получалось), один из участников эксперимента забился в припадке, за которым последовала остановка сердца… а может, так показалось. Его лихорадочно пытались вернуть к жизни. Сначала дыханием рот в рот, потом уколом в грудную клетку, наконец, с помощью какого-то аппарата: аппарат громко завывал и был оснащен двумя черными чашками, подсоединенными к толстым проводам. Энди вроде бы помнил, как один из аспирантов орал: «Разряд! Разряд! Ох, дай их мне, козел!»
Потом он вроде бы спал, впадая в забытье и вырываясь из него. Разговаривал с Вики, и они делились друг с другом подробностями своей жизни. Энди рассказал об автомобильной аварии, которая унесла жизнь матери, о том, как следующий год провел у тетки, от горя пребывая на грани нервного расстройства. Вики рассказала, что однажды подросток, которого оставили приглядывать за ней, семилетней, попытался ее изнасиловать, и теперь она ужасно боится секса, а еще больше боится, что она фригидная, и это стало самой главной причиной, которая привела к разрыву с ее парнем. Он слишком… давил на нее.
Они рассказывали и многое другое, о чем мужчина и женщина обычно говорят, лишь прожив вместе немало лет… и такое, о чем никогда не говорят, даже в темноте супружеской спальни, которую делили десятилетия.
Однако
Этого Энди так и не узнал.
Время остановилось, но все-таки текло.
13
В себя он приходил постепенно. Рахманинов стих… будто и не звучал вовсе. Вики мирно спала на соседней кушетке, прижав руки к груди, словно ребенок, заснувший, произнося вечернюю молитву. Энди смотрел на нее и понимал, что в какой-то миг влюбился. Влюбился по уши и бесповоротно, двух мнений тут быть не могло.
Через какое-то время он огляделся. Несколько кушеток пустовали. В помещении оставались только пятеро участников эксперимента. Некоторые спали. Один сидел на кушетке, и аспирант – совершенно обычный аспирант, молодой человек лет двадцати пяти – задавал ему вопросы и записывал ответы на лист бумаги, закрепленный на планшете. Очевидно, участник эксперимента сказал что-то забавное, и оба приглушенно рассмеялись, как смеются, зная, что рядом кто-то спит.