Воспитание под Верденом

В Дамвилере Янша не любят за его политическое всезнайство, но казначея Нигля он поражает новизной и ослепительной широтой своих взглядов. Знал Нигль что-нибудь о заговоре масонов против Германии? Нет! Не знал! А между тем ложа Великого Востока, в интересах Франции, восстановила против Германии весь мир: иначе Румыния не решилась бы на такую нелепость — схватиться с победителями в мировой войне. А роль еврейской прессы, которая служит врагу, натравливая общественное мнение на Германию, — что вы на это скажете? Все эти писаки-евреи каждодневно брызжут ядом на германского Михеля, и во главе их — еврейский газетных дел мастер лор/? Нортклиф. Через свои мерзкие газеты он наводнил весь мир небылицами о содеянных немцами ужасах, например в Бельгии. Англичане, должно быть, знали, за какие заслуги они возвели в лорды этого негодяя! И у американцев также найдется с полдюжины таких еврейских бумагомарателей!

Их можно найти всюду, этих чернильных пачкунов из семитов, даже в одной его роте есть такой экземпляр. Он присвоил себе фамилию Бертин, неизвестно каким образом. Вероятно, десятка два лет тому назад он назывался Изаксоном и прибыл из Лемберга. Теперь этот Ицик имеет дерзость требовать еще дополнительно шесть дней отпуска, которые ему будто бы недодали летом! Летом он, видите ли, поехал венчаться с какой-то Саррочкой,

которую он, как это свойственно евреям, хитростью под- ^! бил обойти закон. Парень получил отпуск, конечно кратчайший, — четыре дня. А теперь у него хватает наглости требовать и остальные шесть под тем предлогом, что он находится на фронте с начала августа пятнадцатого года. Замечательно! Где же ему находиться? И, вместо того чтобы смиренно благодарить прусское государство за честь носить военный мундир, этот негодяй желает на протяжении одного полугодия еще- раз съездить в отпуск, мошеннически лишая этой радости солдата, который еще вовсе не был дома. Но, к счастью, он нарвался на настоящих людей. Первая рота, как и надлежало, направила его просьбу по инстанции, но обратила внимание на все обстоятельства этого дела. Сегодня этот самонадеянный безмозглый дурак рассчитывает вместе с другими отъезжающими получить в батальоне отпускное свидетельство и проездной билет. Никто не предупредил его, что ему придется, не солоно хлебавши, катиться обратно, да еще пешком и прямо в караул, чтобы у него было время поразмыслить о своей самонадеянности. Ибо самонадеянны эти евреи, трудно даже представить себе, до чего они самонадеянны! До тех пор, пока это подобие людей пользуется равноправием, наряду с избранной расой, с чистокровными немцами, Германия, несмотря на все свои геройские подвиги, никогда не сможет подняться на высоту! Это он, Янш, по секрету говорит капитану Ниглю — пусть верит или не верит.

Нигль ничего не имеет против евреев; он знает немногих, но те, которые живут в его краях, не дают никакого повода к жалобам. Да и опыт баварской армии, в которой были офицеры евреи, оказался вовсе не так уж плох. Он знает, что, конечно, у некоторых пруссаков, а прежде всего, у австрийцев, есть такой пунктик. В Баварии только доктор Зигль обрушивался на евреев, но тот поедом ел и пруссаков. Что касается лично его, то некоторые протестанты доставили ему гораздо больше хлопот, чем евреи, но об этом он, человек вежливый, предпочитает не сообщать Яншу. Однако он не-прочь поглядеть, как этот Бертин будет возвращаться восвояси и торчать в карауле, вместо того чтобы сидеть в поезде для отпускников. Это во всяком случае не повредит. Ведь и его самого в Дуомоне не гладили по головке.

Моросит мелкий дождь. Ноябрьские сумерки хмуро повисли над крышами деревни Дамвилер и вползают в окна батальонной канцелярии. В первом этаже уже давно горят лампы. Персонал предвкушает приход отпускников первой роты: их десять человек, они должны явиться пол командой Бертина. Вместо Бертина едет в отпуск штабной ефрейтор Никлас, который тоже причислен к первой роте. Вот. он уже сидит у печки в чистеньком мундире, еле сдерживая радость. Таково распоряжение: надо, чтобы люди в Муаре, и в особенности сам Бертин, не заподозрили чего-либо, ибо само собой разумеется, что в отпуск всегда уезжают десять человек, а никак не одиннадцать. Затея должна удасться. В четыре часа отпускники безусловно будут здесь. Они из кожи лезут, чтобы поспеть к поезду в Дамвшюре, а в Монмеди захватить поезд на Франкфурт. Пусть несутся галопом — ведь им предстоит десять дней отдыха в кругу семьи, а прусские традиции требуют, чтобы всякое благо покупалось ценой каких-нибудь мук.