Воспитание под Верденом

Серп луны во второй четверти, слабый лунный свет забрезжил лишь в полночь. В глубоком молчании три колонны солдат, тяжело нагруженных ранцами, шанцевым инструментом, мешками или ящиками, идут по лесу Спенкур. Дорога им знакома, они сами поддерживали ее в порядке; буковый лес до жути густ, снаряды местами пощадили его, местами уничтожили, в зависимости от линии фронта и позиций артиллерии. Люди бледны, подавлены, у некоторых губы так дрожат, что они не в состоянии курить. Иной батрак или сын мелкого крестьянина молится про себя, перебирая четки; только несколько бахвалов, городских парней, вызывающе зубоскалят. Высота 310 закрывает горизонт. Под нею, на перекрестке дорог к Безонво, им предстоит на рассвете встретиться с проводниками. Каждый в марширующей колонне хотел бы растянуть часы до этой встречи — удлинить каждую минуту, придумать какой-нибудь новый счет времени. Сегодня у них свободный день, по это не принесло никому радости, даже свежий, влажный после дождя воздух никого не веселит. Дуомон кажется им извергающим огонь кратером, в его недрах им суждено погибнуть. Носятся также слухи о страшном взрыве, погибло свыше тысячи человек; никто не знает, как это случилось. Это рассказали им саперы, с которыми им теперь предстоит жить и работать. Многим будто бы известны и другие подробности несчастья. Говорят, что взрыв может снова произойти в любой день. Целый батальон мертвых, передавали саперы. Кто же тут будет торопиться?!

Три часа. Глаза уже давно привыкли к темноте. Уже с полчаса все сидят у края дороги на ящиках или туго набитых вещевых мешках, бесформенно разбухших от двух скатанных одеял, шинели, башмаков с обмотками. Люди прислушиваются к шуму, который доносится сюда с высоты 310; над нею тихо мигают красные и белые огни. Затем появляются три солдата, худощавые, в шлемах и с ящичками для противогазов — это их единственное вооружение. В руках у них суковатые палки. С состраданием глядят они на громоздкий багаж солдат. Унтер-офицер' докладывает о себе капитану Ниглю, который уже отослал обратно свою лошадь. Саперы становятся во главе трех колонн, все растягиваются гуськом по протоптанным дорожкам. В налитых водой воронках отражается темное небо; солдаты медленно шагают, опираясь на лопаты.

От саперов веет глубоким спокойствием.

— Чего тут бояться? — говорят они, — В это время ничего не случается, наша пехота за день сыта по горло, а француз — и подавно. А трупы у Сувиля, у промежуточных укреплений Тиомона, у развалин Флер и, — от тех уж, наверно, худа не будет.

Дорога идет под гору; в далекой лощине вдруг на короткое время открывается слабо вспыхивающий горизонт: сигнальные ракеты. Треск пулеметного огня доносится, как стук молота в клепальных машинах… Идущим позади приходится то и дело, спотыкаясь и тяжело дыша, догонять передних, чтобы не отстать, не быть застигнутыми рассветом. Ночной ветер доносит отвратительные сладковатые запахи; черные бесформенные пятна усиливают тяжелую темноту; призрачная луна наполняет воронки светом и тенями. Неожиданно перед людьми встает гора; разрастаясь, она целиком заслоняет все впереди; по ее склону ползут вверх усталые люди, первое дыхание утра заставляет их ежиться от холода. Это высота 388, говорят саперы. Высокий, разлохмаченный воронками вал уже давно перестал быть валом, но все еще носит название крепости Дуомон. В тени огромного свода стоит высокая фигура — руки в карманах, шапка на затылке. Два любопытных глаза разглядывают входящую колонну.

Что это ударило в нос? Все невольно отворачиваются. Это запах разрушенных зданий, человеческих испражнений, пороховой копоти и запекшейся крови.

Книга третья. В ПУСТОЙ ГОРЕ Глава первая КАБАНИЙ ОВРАГ

Направо и налево от протекающей извилинами реки, подобно табуну лошадей, погрузивших головы в воду, толпятся высоты Мааса. Это отроги Аргонн, круглые вершины или плоскогорья, которые тянутся с запада на восток. Вся местность в зелени и ручьях, долины покрыты болотистыми лесами; среди высокоствольных буков, ольхи, ясеней, в кустарниках, в зарослях цветов и колючек водятся дикие кабаны, гнездятся дикие утки. У немногих проезжих дорог, на распаханных высотах расположились деревни, у ручьев появились мельницы. Лотарингские крестьяне, энергичные и умелые, сажают здесь фруктовые деревья, сеют хлеба, разводят молочный скот и лошадей. Местность между Мозелем и Маасом уже тысячу лет славится плодородием и обилием, ее возделывали кельты, римляне и франки. От соседства с зеленой и белой Шампанью она только выигрывает.