Воспитание под Верденом

Пеликан неодобрительно смотрит на Бертина. Но

Пориш поддерживает его. Фюрт молча вынимает из шкафа карту и раскладывает ее на столе: вот Романь, Флаба, даже Крепион и Муаре, но Данву нет. Беспомощно рассматривают они пестро раскрашенную карту, город Верден, деревню Дуомон, извилистое течение Мааса. Но вот Пеликан тычет острым ногтем мизинца в какую-то точку: Данву.

— Кто бы мог догадаться, — восклицает Бертин, — ведь это на левом берегу!

В самом деле, по ту сторону извивающейся, как черная змейка, реки жизнь продолжается. Но там уже территория другого командования, и неизвестно, принесет ли кому-либо пользу признание этого факта,

Пеликан торжественно откидывается назад и говорит, скрестив руки:

— Не знаю, к счастью это или к несчастью для тебя, друг мой Погге, но на всякий случай сообщаю тебе, что там, напротив, в армейской группе Лихова военным судьей состоит Мопсус. Ты его знаешь?

Адвокат Пориш смотрит на него большими глазами. Конечно, он знал Мопсуса, вернее адвоката Познанского; и не только по списку «старых коллег», но и лично, по большим корпорантским празднествам и мимолетным встречам в коридорах берлинских судов.

— Откуда ты знаешь, что он торчит там? — спрашивает Пориш.

На это Пеликан отвечает вопросом: разве Пориш не изучает от доски до доски «Известия А. Ю. Б.»? Нет. Пориш не изучает их от доски до доски. Пеликан ликует: тогда нечего удивляться, что он так слаб и беспомощен в этом мире.

— На левом берегу, — задумчиво повторяет Пориш.

— В Энс или Монфоконе, — говорит Пеликан.

— У меня не много времени, — продолжает Пориш, — но я поеду к лейтенанту и посоветую ему обратиться к Мопсусу. Если уж кто-либо в состоянии дать ему совет, то несомненно только он.

— Да, — соглашается Фюрт, — он уж посоветует.

Бертин зевает, он устал. В конце концов какое ему дело до этих людей с их идиотскими кличками? Завтра ему надо опять таскать рельсы.

— Я не скрываю от тебя — шансы твоего лейтенанта невелики: противник слишком обогнал его.

— Хотелось бы мне поглядеть, — говорит Бертин, зевая, — как пруссаки решают дело, когда шансы обеих сторон одинаковы.

Никто не отвечает. Оба собеседника ждут, пока он уйдет. Чтобы Заполнить наступившую паузу, Пориш рассказывает, что в бумагах лейтенанта Кройзинга находится записная тетрадь брата в черном переплете, но он не в состоянии разобрать эти записи, так как ученики Мертенса, как известно, не смели вести стенограмму лекций. И они смеются, вспоминая припадки гнева этого взъерошенного бородатого человека на кафедре, когда в начале семестра новички пытались стенографировать его лекции, Он ненавидит эту мефистофельскую мудрость, которую Гете только ради иронии вложил в уста своему дьяволу, гремел он тогда; до дому надо уметь донести не то, что записано черным по белому, а то, что огнем горит в твоем сердце; и, кроме того, лекции его предназначены для будущих юристов, а не для писарей.

Бертин вскакивает: «Который час?» Унтер-офицер Фюрт отвечает, что уже поздно, надо отправляться, скоро заиграют вечернюю зорю. Он говорит с Бертином очень мягко, без всякой заносчивости, приглашает его почаще, как только ему вздумается, заходить погреться, навязывает несколько сигар и светит ему, когда тот спускается по лестнице; Пориш крепко жмет его руку и желает бедняге-землекопу благополучной зимовки.

Пеликан возвращается, подбрасывает в печурку уголь, набивает трубку.

— Парень в самом деле нуждается в хороших пожеланиях. Мы всегда, задолго до того, как узнают они сами, осведомлены о том, куда собираются бросить этих землекопов.

— Кем ты, собственно, являешься здесь? — спрашивает Пориш.

— Формально — я унтер-офицер железнодорожной части, — отвечает Пеликан, — на деле — железнодорожный комендант Романи, заправляю всем. Мой лейтенант пьёт, не мешает моей работе и подписывает все без лишних разговоров. Это блестяще устраивает нас обоих, ибо я в курсе всего, и обязательно поеду в отпуск, как если бы я был фюрст, а не Фюрт ¹⁴.

— Он громко смеется над своей остротой.

— Итак, мне известно, что этого парня и всю его часть заменят на следующей неделе людьми из четвертой роты того же батальона. Значит, он исчезнет из поля моего зрения. У них будет исключительно неприятный начальник, сержант Баркоп из Гамбурга. Откуда это мне известно? От самого Баркопа, который по этому случаю изрядно хлебнул третьего дня. Их станут учить, как разыскивать неразорвавшиеся снаряды, с чем они и могут себя поздравить!

— Зачем это нужно? — спрашивает адвокат Пориш, как будто он никогда не носил военного мундира.

— Дорогой Погге, — возражает Пеликан, — и ты еще ищешь прибежища в отделе военного сырья? Разумеется, это нужно для войны, для окончательной победы, для Америки, для всего мира!

— Ну, чорт с ними! — отвечает Пориш.