Воспитание под Верденом

Кройзинг стоит по колено в грязной яме, глубоко воткнув палку в топкую почву. Он высоко поднял левую руку с револьвером, отчаянно борясь, чтобы не завязнуть.

— Зюсман!

Молчание. Он стонет от ярости, стирает рукой брызги грязи у рта, прислушивается, не раздается ли шум позади него. Кажется, кто-то зовет издалека, вправо от него.

Он сознает, что его попытка уже сорвалась. Безумно было начинать ее: саксонцы были вполне правы, он заплатит за это удовольствие, подохнет здесь, как собака, в одной из воронок.

Трах! Наверху что-то затрещало, отдаваясь многоголосым свистом. Шрапнель. Но ее не видно, слава богу.

Идет град, злорадствует он. Выше воротник, господин Кройзинг! Да, град шрапнели, к счастью, не так уж близок от него. Недолет или перелет у французов — кто тут разберет? Конечно, только летчик. Летчик может установить это. Летчику вообще многое доступно. У него превосходство над врагом, он выше всех рангом, существо высшего порядка, шаг вперед в медленном развитии позвоночного, именуемого человеком.

Вот он стоит тут, вросший, в буквальном смысле слова, в землю. Куда же ему укрыться от свинцовых пуль? Вокруг только и слышно злобное шипенье, тявканье, треск. Его ноги все более увязают в топкой грязи, острие горной палки все напряженнее скользит по дну. Вода наполняет ботинки, но еще не проникла сквозь краги. Он стоит согнувшись и напружинившись, как готовая к прыжку рысь, и вдруг на него находит просветление: препятствием служит не небо, а земля, почва, этот мусор, в котором мы родились и обречены ползать, пока не умрем и не уйдем в землю обратно.

Э, нет, голубушка, думает он, силясь высвободить ноги и во что бы то ни стало идти вперед, знаешь ли ты, для чего ты пригодна? Только для трамплина, пи для чего больше! Наступить ногой на твое лицо и унестись ввысь, воспарить. Какое счастье, что мы изобрели чудодейственный мотор, мы — повелители пламени и взрывов!

И в нем вспыхивает непоколебимое решение: он станет летчиком. Только дождаться, пока прекратится это безобразие, пока выяснится положение вещей на фронте, пока железный кулак не расплющит французу нос, который он осмелился сунуть в немецкие дела! Тогда кое-кто откажется от ремесла сапера и зачислится в летчики! Ползать в грязи — подходящее дело для Зюсманов и Бертинов, людей без боевого инстинкта, без ярости в карающей руке, для стариков. Он же превратится в каменного дракона с когтями, хвостом и огненным дыханием, он вспугнет всех этих карликов в ущельях, всю эту нечисть, этих Ниглей и Фейхтов! На хрупком ящике с двумя широкими крыльями и вертящимся воздушным винтом он унесется ввысь сквозь моря облаков, как воскресный жаворонок. Конечно, не для того, чтобы заливаться трелями, а чтобы сбрасывать бомбы, газами и пулями уничтожать ползающих по земле людей, вступать в поединки, из которых только один из противников выходит живым!

Тут он распрямляется, вытягивается во весь рост, и его рука, сжимающая револьвер, угрожающе подымается вверх. В воздухе свистит шрапнель.

Книга шестая. ИЗНЕМОЖЕНИЕ

Глава первая ЧТО ЕВРЕЙ МОЖЕТ ВБИТЬ СЕВЕ В ГОЛОВУ

Война достигла своего апогея. Все предзнаменования, вначале благоприятные для немцев, неприметно обратились против них. Немцы, которые еще так недавно объединились в одно государство, творят чудеса. Тевтонский Голиаф левой рукой обороняется от истекающих кровью русских племен; правой он разит двух лучших бойцов последних столетий — бритта, которому удалось одолеть Наполеона, и француза, который во времена того же Наполеона наводил ужас на все старые армии. Его правая нога попирает воинственную Сербию, как бы нона; не намереваясь выпустить свою жертву. Левую он подставляет румыну и опрокидывает его наземь. Ему, устрашившему римлян в Тевтобургском лесу, принадлежит, полагает он, будущее, которое он уже ныне силится втиснуть в настоящее. Едва ли несколько десятков человек на всей земле знают, что под железной каской этого колосса скрывается слабый мозг, неспособный понять настоящее, что, обуреваемый жадностью к добыче, он, этот колосс, как в сказке, упускает из рук все реальные блага из-за того необъятного, чем он хотел бы набить свой мешок и унести на спине.