Воспитание под Верденом

— Блажен, кто верует, — иронизирует унтер-офицер Зюсман. — Но Дуомон, так или иначе, оказался в наших руках. И мы остались в нем. Неподалеку под нами тянулась линия фронта, и вот тут-то началось представление: контратаки. В конце апреля французы до того обнаглели, что стали топать над нашими головами; они взяли обратно все верхнее укрепление до северо-восточного угла, но им не удалось сбить пулеметы в бойницах и на фланговых позициях. А затем подоспели подкрепления, и они вынуждены были уйти с носом. Вот тут-то мы и узнали от пленных, что нашим счастьем в конце февраля обязаны были чисто военной неразберихе. В секторе направо и налево от Дуомона было размещено по новой дивизии, и каждая из них полагала, что форт занимает ее соседка. Сменившаяся же дивизия из форта в страшной поспешности отошла к хребту Белышль, ничего не сумев рассказать о положении вещей. Располагай мы в то время свежими резервами, наша военная удача чудно, как по маслу, покатилась бы и дальше — через Флери и Сувиль, и кто знает, был ли бы еще ныне Верден в руках французов. Правда, мы и тогда выиграли бы немного, разве, только чувство удовлетворения и великолепные сводки. Но французы — и завистливы же они! — не пожелали доставить нам этой радости. Мы были вынуждены атаковать Тиомон и Флери и как раз были заняты этим, когда произошел большой взрыв, из-за которого мне довелось побывать на том свете. Выпьем в память этого!

Он осушает рюмку. Кройзинг снова наполняет ее, и Зюсман, беспокойно вперив глаза в угол маленькой комнаты, продолжает своим монотонным мальчишеским голосом:

— В то время, в начале мая, Дуомон был сильнейшим опорным пунктом фронта; там стояли войска, он был полон продовольствия, боеприпасов, инженерного имущества, там же находился большой перевязочный пункт. Он напоминал огромный проходной туннель — к фронту и обратно. Баварцы, которые принимали или должны были принять участие в осаде Флери, успели еще раз выспаться в Дуомоне, а сменившиеся бросались куда-нибудь па камни и тотчас же погружались и сои. Большое наступление пятого мая не удалось. Снаряды градом сыпались кругом форта и на его перекрытия, но внизу кипела жизнь. Наш парк тогда был расположен напротив, где теперь спят землекопы, под бронебашней: прежде там был французский склад боеприпасов и в нем оставалось еще несколько десятков снарядов. Там же помещались наши мины, запасные баки с жидкостью для огнеметов и более безобидные вещи, вроде сигнальных ракет, и прочие припасы, расположенные рядами у стены коридора, а на другой стороне стояли ящики с нашими круглыми ручными гранатами.

Ступеньки направо от входа вели к госпитальным помещениям. Врачи работали без устали, санитары бегали взад и вперед и таскали сюда тяжелораненых. Легкораненые и те, кто получил лишь нервный шок или которых только засыпало, сидели у стен, опали или дремали, затем их кормили супом, и, похлебав его, они чувствовали себя как в раю. Но тут же, возле рая, как известно, расположен и ад. по-видимому, среди раненых были и спятившие с ума, ибо под укрытием наших ящиков с сигнальными припасами двое или трое этих деревенских кретинов из Баварии отправились разогревать жратву при помощи ручной гранаты: еда, видите ли, остыла! Так вот, чтобы она стала вкуснее, они призвали в гости черта. Развинтить ручную пехотную гранату и разогреть при помощи головки, то есть порохового заряда, еду, если под рукой имеются два камня, чтобы поставить на них котелок, и если кругом все безопасно, дело нехитрое. Но на беду баварцам попалась уже заряженная и, вернее, дефектная граната. Трах! Дерьмо полетело им прямо в рыло. Это, конечно, могло бы остаться их частным делом: крики, еще трое-четверо убитых, горсточка раненых — все это не имело значения в таком большом деле, как сражение у Флери. Но дьяволу было угодно, чтобы осколки попали через открытую дверь в склад боевых припасов и задели один из наших мирно стоявших минометов. А в них смесь из тяжелых и легких масел: жидкость потекла, стала испаряться, смешалась с воздухом, превратилась во взрывчатое вещество. Это я еще видел своими глазами; откуда взялась горящая лучинка, чтобы воспламенить все — это, я, конечно, не знаю, но достаточно было и дымящейся папиросы.