Воспитание под Верденом

Если снаряд попадает в укрытие, под которым ты спишь, то ты пробуждаешься, если не заснул навсегда, от грохота самого разрыва. Если же он взрывается метрах в пятидесяти направо или налево от тебя, в душу, кроме того, проникает жуткий рев падающего снаряда: пять прерывистых сердечных ударов, когда ты, еще ошалелый, но уже совершенно проснувшийся, ждешь взрыва, — эта ничтожная доля минуты отнимает у тебя все душевные силы! В то самое время, что и накануне, вторая 40-сантиметровая мортирная батарея начинает пристреливаться к форту Дуомон, на этот раз по противоположному углу пятиугольника. Первый снаряд попадает примерно на тридцать метров вправо от форта, в изуродованный склон. Его приближение Нигль проспал, хотя подсознательно настораживался даже во сне. Сам того не замечая, он уже дошел до состояния, когда его начинают притягивать к себе разрушительные силы: первый признак упадка духа. Он просыпается от удара и грохота взрыва, сотрясающего с правой стороны капитальные стены форта. Железнодорожное крушение, думает он еще в полусне, я лежу в вагоне прямого сообщения Аугсбург — Берлин, еду на служебное совещание по вопросу о присвоении Гинденбургу звания почетного гражданина Вейльгейма. Тут он окончательно просыпается. Нет, он вовсе не лежит в спальном вагоне, он в одном из самых проклятых мест Европы. Это тяжелый калибр, повторение вчерашнего, — француз на самом деле пристреливается. Отныне не будет ни одной спокойной минуты! Вот оно! Теперь начинается, теперь бьет последний час! О пресвятой Алоиз, молись за меня ныне и в час моей смерти! Без покаяния я попаду в ад, в вечном пламени пребудет душа моя. Где священник? Духовника сюда! Что это творится, о Иисусе! Это завывает нечистая сила, а следом за ней — дикие крики грешников в аду. Дьявол с хохотом мчится сюда. Где, где, где ложится снаряд? Скорей под одеяло! Оглушительный треск, раскаты эха во всех проходах и туннелях форта. Спасение! На этот раз снаряд упал далеко. Судя по звуку, он, должно быть, попал в северо-восточный флигель, в инженерный парк — там живет враг!

Дрожа всем телом от страха, весь в поту, Нигль съеживается на кровати, прислушиваясь к беготне перед дверью, к топоту сапог, к крикам. Нет, этого не может быть, Алоиз Нигль, немыслима такая удача, чтобы француз вдруг укокошил и второго брата. Волосы падают на лоб, муха пытается утолить жажду потом, она беспокоит его.

Наконец писарь Диллингер взволнованно докладывает: снаряд попал в инженерный парк, но все в порядке. С деланым равнодушием, откидывая волосы со лба, Нигль спрашивает: сообщили ли уже лейтенанту Кройзингу о новых потерях в роте? В форте ли он теперь?

Диллингер отвечает утвердительно на оба вопроса.

— Когда разорвался первый снаряд, господина лейтенанта как раз позвали на совещание к начальнику гарнизона. Хотя всем было ясно, что второй снаряд обязательно угодит в цель, господин лейтенант все-таки пошел. И даже, чтобы сократить путь, отправился наискось, через внутренний двор, весь усеянный осколками, огромными толстыми кусками стали. Его легко могли ухлопать!

— Мы бы никогда не оправились от такого несчастья, — говорит капитан. Затем прибавляет: — Пусть в канцелярии узнают, где можно раздобыть католического полкового священника. Надо даровать солдатам духовное утешение в страшный час. — Лицо Диллингера светлеет: канцелярия немедленно займется этим! Правда, на этом участке вся дивизия состоит из саксонцев-протестантов. Но если пораскинуть мозгами, найдется и католический патер.

— Ладно, Диллингер, — говорит капитан, — доложите мне, когда устроите это.

Когда нестроевой Бертин узнает об убитых и раненых баварцах, его загорелое лицо бледнеет от испуга; первая его мысль — о лейтенанте Кройзинге.

Уже сентябрь; никогда еще фронт на этом участке не был так спокоен. Ясно, почему немцы не наступают, но то обстоятельство, что и французы не шевелятся, могло бы заставить кое-кого призадуматься. Сентябрь очарователен: в нетронутом девственном лесу, раскинувшемся на шестьдесят метров, в прохладном воздухе, насыщенном благоуханием, порхают опадающие желтые листья, вечера стали длинные, они располагают к игре в скат. Дружелюбные баденцы по очереди сменяют Бертина у телефонного аппарата станционной будки; а Фридрих Штрумпф, сторож парка в Шветцингене, то и дело уходит после обеда с ружьем. Как-то ему показалось, что <в этом лесочке водятся дикие кошки с серой шерстью, он пытается раздобыть себе кошачью шкурку, лучшее средство против мучающего его ревматизма. Но каждый раз он, ворча, возвращается обратно без шкурки и еще потеряв при этом два патрона. Эти негодяйки никогда не сидят на месте.

Одна часть оврага заполнена штабелями шпал и бревен. Приближается время дождей, строительные команды и саперы готовятся к тому, чтобы перенести узкоколейную дорогу в более высокое место.

Бертин почти каждое утро или после обеда, когда уже темнеет, отправляется к позициям, где стоят полевые гаубицы, чтобы справиться о почте для себя и товарищей.