Воспитание под Верденом

Этот парк в Этре, ступенями выходящий к верху оврага, причиняет солдатам гораздо больше хлопот, чем старый Штейнбергквель по дороге в Муаре. Но зато его не так легко разнести в куски. Бертину все попадаются старые знакомые: он пожимает руку то Галецинскому, то унтер-офицеру Бенэ. Он ищет и находит в отделении боеприпасов Штрауса, умного парня из долины Мозеля, который с радостным криком бежит ему навстречу. Зима, полная лишений, и тщетное ожидание мира, все еще недостижимо далекого, повергли в уныние этого человека.

Трехчасовой сон на кровати Штрауса освежил Бертина. На ужин он поел жареной конины из личных припасов усатого обер-фейерверкера Шульца; одолжил шинель, чтобы не отстегивать от вещевого мешка свою, так искусно скатанную, и отправился с рапортом в канцелярию и затем в парк.

Когда поезд тронулся, луна уже оказалась совсем на другом месте, чем вчера. Штраус заставил Бертина взять еще одно одеяло. Он устроился как бы в кресле, среди гладко отесанных ящиков с порохом. В зубах у него та самая погасшая пенковая трубка, которая вызывала столько неудовольствия у соседей по бараку. Почти ошеломленный, он чувствует, как закругляется спиральная линия, как смыкается круг: узкоколейка проходит наискось, среди защищенной местности, к Дамвилеру, где саперы прицепляют к поезду свои три платформы. Отмеривая метр за метром, один участок пути за другим, поезд уходит в прошлое, в отжитое, увозя закутанного в одеяло человека, который, не сознавая, бодрствует ли он, или спит, с трудом открывает и вновь закрывает глаза.

По этой дороге Бертин шел, спотыкаясь, когда Янш в октябре лишил его шести дней отпуска. Здесь машина кронпринца, описав кривую, скрылась от взоров солдат. Вот в этих окопах Вильгельм Паль, обреченный судьбой на гибель от бомбы, ночевал в июле и августе, когда летчики уже угрожали лагерю.

Разве не тянутся ввысь, как белесые столбы дыма, раскачиваясь из стороны в сторону, призраки убитых солдат? Бедного маленького Визе, добряка Отто Рейнгольда, безграмотного кашуба, глупого батрака Вильгельма Шмидта, Гейна Фота, так страшно обовшивевшего кочегара из Гамбурга? Там, напротив, стояла тогда лабораторная палатка, в которой так усердно работали и усиленно спорили. Ее уже нет, но ее призрак — темносерое пятно на фоне серого воздуха — все еще стоит там! Забавно свисает, как вымпел, нога унтер-офицера Кардэ; кучка убитых нестроевых солдат, ухмыляясь, стоит в почетном карауле, ибо позднее на этом же месте дождалась разрушительного взрыва палатка для испытания поврежденных боеприпасов.

Справа, наверху, все еще высятся, уходя в ночное небо, бараки покинутого лагеря. Но куда девался парк полевых орудий с ручьем, так оживлявшим ландшафт? Теперь тут пруд, и новые бараки дезинфекционных камер прачечных теснятся в лощине.

Дальше узкоколейка идет вдоль реки Тент, справа от нее и напротив — дорога, ведущая на Виль к колонному пути и оврагам леса Фосс. Слева над Шомоном кивает головой унтер-офицер Зюсман, уже не вице-фельдфебель, с умными обезьяньими глазами на опаленном лице; тут же лейтенант артиллерии фон Рогстро, с упрямым мальчишеским лицом и коротким прямым носом.

И вдруг Бертину становится ясно, что и он тоже убит, впрочем, тут — нет ничего удивительного. Внезапно, возвышаясь над холмами исполинским видением, словно освещенный красноватым отблеском столб пара, вырастает фигура унтер-офицера Кройзинга; он машет Бертину с фермы Шамбрет, где уже давно утвердились французы.

Чорт возьми! думает Бертин, теснее прижимаясь к ящикам с разрывными снарядами. Почему у него эта странная фигура, словно заостренное кверху пламя свечи?

Да, правильно: он вспомнил о подстреленных наблюдателях с аэростатов, два вот таких дымовых столба украсили тогда небо.

Вот взвился призрачный самолет, у пилота спина исчерчена темными точками — следами прострелов. Бедный мальчик с красивым загорелым лицом! Справа можно теперь разглядеть остатки стволов и группы разрушенных вершин: это лес Тиль.