Наступает молчание. Сестра Клер отставляет на мгновение утюг на треножку. Вое смотрят на Кройзинга, на этого одержимого, столь открыто признающего кровавую месть и начисто отметающего Старый и Новый Завет, в которых, впрочем, произвол личности или клики заменяется правовыми нормами и публичным правосудием. Затем утюг опять начинает скользить по простыне. Смиренно сложив руки, натер говорит:
— В таком случае остается предоставить дальнейшее провидению, которое, надо надеяться, обернет все ко благу лейтенанта Кройзинга. Приходится только пожелать, чтобы и он тоже когда-нибудь так же умиротворенно испустил дух, как тот маленький унтер-офицер, или вице-фельдфебель, из Дуомона, который три дня назад в госпитале…
Кройзинг, все время лежавший на кровати, медленно подымается:
— Патеру угодно утверждать, что он присутствовал при смерти моего друга Зюсмана?
— Да, — кивает патер Лохнер, — вспомнил, его звали Зюсман. Тот молоденький сапер, который сопровождал нас к пехотным позициям, он самый.
— Не может быть! — хрипло стонет Кройзинг задыхаясь. — Ведь он откомандирован в Бранденбург для прохождения курса!
Но патер с непоколебимой кротостью настаивает на своем:
— Значит, его, по-видимому, опять отправили на фронт: военные курсы теперь, с нового года, чаще всего проходятся в тылу.
Бертин, как бы притягиваемый магнитом, проскальзывает мимо сестры, продолжающей гладить, становится у изголовья Кройзинга и наклоняется к патеру.
— Зюсман, — произносит он только, — наш маленький Зюсман!
По словам патера Лохнера, все разыгралось очень просто и быстро, когда он обучал рекрутов метанию ручных гранат. Один из них, уже немолодой человек, по-видимому не в состоянии был справиться со снарядом. Зюсман вышел из укрытия, чтобы еще раз объяснить ему, как это делается; предварительно он осведомился у будущего сапера, заряжена ли уже граната, и получил отрицательный ответ. А парень, в то время как Зюсман подходил к нему, уронил гранату на землю и бросился бежать. Вслед за тем последовал взрыв, уложивший Зюсмана, а заодно и злополучного рекрута, поденного рабочего из Мекленбурга. Он умер на месте, Зюсман же скончался без больших страданий к вечеру того дня, когда его привезли в госпиталь. Войсковой раввин Бер находился при умирающем. Между двумя впрыскиваниями морфия юноша успел продиктовать несколько фраз. Одна из них адресована лейтенанту Кройзингу: «Напишите моим родителям, что игра стоила свеч; лейтенанту же Кройзингу скажите, что игра свеч не стоила; все — сплошной обман». Если бы не эти безумные слова во время агонии, то надо сказать, что в вечность отошел примерный солдат, память о котором сохранит благодарное отечество.
Кройзинг поворачивается к Бертину.
— Наш маленький Зюсман! — тоскливо повторяет он. — Дважды спастись из пасти Дуомона и погибнуть из-за мекленбургского чурбана! А он так был уверен, так уверен, что смерть уже отвернулась от него раз навсегда и что у него все шансы пережить Вечного жида! Нет, сегодня я не могу больше ни о чем слышать.
Он отворачивается к стене. Опустив руки, Бертин смотрит на пего. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Всегда гибнут не те, кто этого заслуживает! Каждое мгновение кто-либо отправляется в небытие, и это происходит без всякого шума. Да, Пеликан, унтер-офицер Фюрт, в своей жарко натопленной комнате, был прав: что за мусор останется в Германии, если так будет продолжаться и впредь!
Полным ужаса взглядом Бертин окидывает уютную комнату; запах глаженого белья смешивается в ней с запахом папирос. Ведь тут только что протягивались нити к будущему, каждый из присутствующих строил планы: он, Бертин, стремится попасть в военный суд дивизии фон Лихова, Кройзинг — к летчикам, лейтенант Метнер — обратно в математическую аудиторию, лейтенант Флаксбауэр, если это будет возможно, вернется к прежней работе: отцовская фабрика ждет его с нетерпением. У сестры Клер и патера Лохнера также, наверно, есть планы, как и у лежащего рядом Паля, который намеревается организовывать забастовки в Германии. Сколько надежд, расчетов, проектов!
«Пока человек жив, ничто еще не кончено» — это последняя фраза его романа.
Никогда не знаешь, что будет с тобой завтра. В любой момент может свалиться камень на голову, может оборваться электрический кабель и убить случайного прохожего. Вот в Верхней Силезии погиб священник, потому что маховик соседней водокачки внезапно сорвался с места, пролетел с горы огромное расстояние, пробил крышу пасторского дома и разнес на куски пастора как раз во время обеда. Но война возводит эти несчастные случаи в систему, она коварно направляет их, удесятеряет их число в тылу, в сотни раз увеличивает на передовых позициях. Удивляешься не тому, что умираешь, а тому, что остаешься в живых.
Кто-то стучится в дверь.
— Идем? — спрашивает Карл Лебейдэ.
Глава одиннадцатая
НАСТУПАЕТ ВЕСНА