Восьмой грех

Кардинал Филиппо Гонзага государственный секретарь

Соффичи бросил газеты на стол, рывком снял очки и вытер лицо платком, будто хотел удалить из памяти увиденное. Потом он стал раскрывать одну газету за другой и вырезать ножницами статьи, в которых описывалось таинственное происшествие с государственным секретарем Гонзагой.

В том, что в курию доставлялись газеты на рецензирование, не было ничего удивительного. Зачастую вырезки ограничивались откровенными фотографиями, на которых были видны вторичные половые признаки (первичные — само собой разумеется), а также фотографиями красивых юношей — бог его знает почему.

Соффичи еще не закончил работу, когда в дверях кабинета появился сам государственный секретарь.

— Я не ждал вас так рано, ваше преосвященство! — волнуясь, сказал монсеньор. — Как ваше самочувствие?

Гонзага был одет в сутану с красным поясом, пелериной, капюшоном и темно-серым жабо, над которым лысая голова выглядела, как шампиньон. Окутанный ароматом «Pour Monsieur», кардинал заметил, как Соффичи в спешке спрятал вырезки из газет под стопку документов.

— Не утруждайтесь, монсеньор, — сказал он, не ответив на вопрос своего секретаря. — Какой-то внимательный член курии уже положил мне на стол утреннюю почту. Я надеюсь, это не вам я обязан столь тонким намеком?

— Ваше преосвященство, ради Пресвятой Девы Марии и всех святых…

— Ну ладно. Я полагаю, вы не способны на такую низость. — Гонзага сцепил руки за спиной и взглянул на кессонный потолок — такие потолки были во всех комнатах третьего этажа. Потом снова повернулся к Соффичи и сказал: — В идиотскую историю мы вляпались. Даже молитва Святому Духу не помогла мне придумать убедительное объяснение тому, что случилось. Может, вам что-нибудь придет на ум, Соффичи?

— Вы имеете в виду, почему государственный секретарь в вечернее время ехал в машине своего шофера и внезапно остановился на участке с круговым движением?

— И это тоже. Но еще больше необходимо объяснение, для чего мне понадобились сто тысяч долларов в пакете. Если бы я только перевозил деньги в кейсе! Я себя выставил каким-то неаполитанским мафиози.

— А куда подевались деньги?

— Не переживайте, монсеньор, комиссариат вернул всю сумму до последнего цента по квитанции. Но не в этом дело. Речь сейчас о том, при каких обстоятельствах произошел этот несчастный случай. Как бы то ни было, я не удивлюсь, если газеты раздуют из этого большой скандал.

Соффичи мрачно читал газеты, разложенные на письменном столе. Он молчал.

Гонзага покачал головой и после недолгой паузы вновь заговорил:

— Только безбожное отродье может распространять такие сплетни. Бог накажет их за высокомерие. «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда!»

— Евангелие от Матфея, 12:36.

— Кто?

— Евангелист Матфей!

— Не важно. «Тогда-то и будет плач и скрежет зубовный»!

«Евангелие от Матфея, 13:50», — подумал Соффичи, но не стал произносить это вслух, зная вспыльчивость своего начальника. То, что Гонзага говорил фразами из Нового Завета, было известно всем.

В этот момент в кабинет ворвался Джон Дука. Задыхаясь от гнева и размахивая газетой, будто знаменем, он крикнул:

— Ваше преосвященство, мне кажется, вы должны нам все объяснить!

Соффичи испуганно взглянул на Гонзагу. Было в высшей степени необычно, что к государственному секретарю врывались столь нахально. Джон Дука, профессор канонического права и, кроме того, почетный доктор университетов Болоньи, Женевы и Эдинбурга, возглавлял IOR, Institute per le Opere Religiоse.[14] Учреждение с таким благородным названием было не чем иным, как банком Ватикана, где вращались миллиардные средства. Он находился за стенами замка, который, будто любовница, прижался к Апостолическому дворцу. Если смотреть на здание сверху, оно напоминало букву D, что означало Diablo — дьявол.

Джон Дука, одетый в скромный фланелевый костюм с серебристо-серым галстуком, считался профессиональным банкиром. В отличие от своего предшественника, он приобрел славу очень серьезного человека — репутацию, несвойственную его профессии. При этом он никогда не учился на банкира и у него даже не было опыта. Он просто вступил в должность и за год сделал государство Ватикан, у которого ежегодно насчитывалось до тринадцати с половиной миллионов евро убытков, одним из самых доходных предприятий. С тех пор Джон Дука слыл чудотворцем и первым претендентом на канонизацию.

— Поймите меня правильно, — сказал Дука, подходя к государственному секретарю, — я беспокоюсь не о сумме, которую вы взяли для своих тайных дел. Для этого вы найдете какое-нибудь объяснение. Я беспокоюсь о том, чтобы ваши дела не вызвали негативной реакции у общественности.

Гонзага отвернулся. Со своим жабо он теперь походил на деревянную скульптуру.

— Вы думаете, что я нарочно так сделал? — вспылил кардинал. — Может, тут вмешалось божественное провидение! — закричал он с пеной у рта.

Джон Дука наморщил лоб. Весь его вид свидетельствовал о том, что он не собирается уступать.