Воскрешение Некрасова

Ну и, разумеется, поздняя лирика Твардовского очень сопоставима с «Последними песнями». И думаю, что им обоим очень близко и приятно было бы это сопоставление. С той только разницей, что Некрасов как-то разряжал свою натуру утонченной карточной игрой и охотой, а за отсутствием карт и охоты у Твардовского все ушло в алкоголизм. Но алкоголизм такой веселый и изобретательный, что, действительно… Знаменитая история, когда Твардовский идет к безрукому детскому писателю Иосифу Дику и несет в одной руке какой-то сверток, а в другой пилу. Дик спрашивает: «А что это вы со свертком, Александр Трифонович?» Тот говорит: «Все думают: Твардовский идет к Дику, зачем? Наверное, он идет помочь ему, наверное, он несет ему пилу, чтобы спилить какой-нибудь сухой сук у него в доме. И никто не подумает плохого. А у меня здесь совсем другое…» Разворачивает сверток и вынимает оттуда чекушку. Я думаю, что эта история вполне сопоставима по остроумию и изобретательности с некрасовскими достижениями на охоте.

Но если говорить серьезно, то алкоголизм Твардовского был не от хорошей жизни. А от того же чувства вины за все и прежде всего за свою семью. Та же дикая боль от сознания половинчатости всего, что сделано. Почитаешь сейчас дневники Твардовского, так это просто конспект «Рыцаря на час».

Я думаю, что если где-нибудь и есть какое-нибудь послесмертие, то в нем Некрасов с Твардовским выпивают, картежничают, охотятся и мучаются чувством вины, и, в общем, прекрасно себя ощущают. Такая аналогия есть.

Кстати, вот занятный вопрос: почему сегодня не может быть такого редактора? Я знаю нескольких приличных редакторов в России. И у некоторых из них даже работаю. Но разница в том, что, во-первых, их никто не закрывает. Им все можно. Все, что они делают, они делают по личному побуждению. Это самоцензура. Может быть, поэтому совесть их не мучает. Может быть, поэтому они и не пьют. Может быть, поэтому у них нет желания писать лирику. Они честно и искренне полагают, что делают свое дело. Совести нет ни у кого, грубо говоря, поэтому нет и Некрасова.

– Вопрос, который задавался в «Кому на Руси жить хорошо», актуален ли сейчас? И как вы ответили бы сами на него?

– Этот вопрос неверно сформулирован. Может быть, потому и не получилось ответить на него. Гениальная поэма состоялась именно потому, что вопрос неверно сформулирован.

Я давеча разговаривал с Акуниным, и он сказал, что, может быть, «Преступление и наказание» именно потому и гениальный детектив, что как детектив он совершенно алогичен. Кстати, эту же мысль мы обсуждали с вами тоже на лекции. Действительно, неправильно сформулированная вещь дает иногда блестящий художественный результат.

Можно спросить: кто на Руси живет правильно? И ответом будет: Гриша Добросклонов. Можно спросить: кому на Руси жить плохо? И ответов мы получим страшное количество. Но «кому на Руси жить хорошо?» – это не очень корректная формулировка. У кого совесть спокойна, тот почти наверняка скотина. Кто в России процветает и благоденствует, мы все видим сами и о них поэму писать не стоит.

Видимо, правильно сформулированный вопрос здесь: кому на Руси жить не настолько плохо? Вот чтобы осталось еще что-то человеческое. Кому на Руси жить «ничего»? Кому на Руси жить кое-как?

А кому хорошо, кто здесь счастлив, я такого человека не назову. Наверное, потому, что как только он становится счастливым, перед ним появляется ужасная совесть и кусает его в нежное место, говоря: «А вот посмотри, а вот как этот, этот, этот…» И какое уж тут хорошо…

Поэтому, наверное, хорошо жить пьяному, у которого несколько снижается критичность в этот момент. Но ему наутро очень плохо. Так что, как видим, некрасовский вопрос ответа не имеет.

– Расскажите, пожалуйста, про женщин Некрасова.

– Булыгина, зачем тебе это знать? (смех в зале) Вот с женщинами Некрасова вышла довольно интересная история.

Авдотья Яковлевна Панаева, наверное, самая роковая женщина в русской литературе после Лили Брик, вошла в некрасовскую лирику как удивительный образ женщины-мучительницы, женщины, которую всегда жалко, которую всегда презираешь, которую временами ненавидишь и от которой не можешь оторваться. Но это и женщина-единомышленница, женщина-соратник, с ней вместе он написал два едва ли не самых увлекательных романа 1850-х годов. И если «Мертвое озеро» читать сегодня совершенно невозможно, то «Три стороны света» мой сын, например, прочел с большим удовольствием как замечательный путеводитель по России. Правда, линия с горбуном там совсем не интересна, роковая, готическая линия. А вот путешествия Каютина очень веселые. Я сам до сих пор вспоминаю, что пуля, засевшая в жире моржа, не то что не ранит его, а даже доставляет ему некоторую приятность. Вот.