Воскрешение на Патриарших

Неожиданно странный звук заставил Андрея вздрогнуть. Такой несоответствующий месту, не сказать, чтоб совсем неприятный, но довольно отталкивающий звук. Пом-м… Он вдруг увидел, как с дерева упала толстая налитая бордовая ягода боярышника. Пом-м… И, ударившись о свежевыстеленный гранитный пол бульвара, разорвалась, обнажая разваристое желтое нутро.

В ту же секунду Андрею стало очень страшно. Звук падающих ягод не отменял тишины, а наоборот, дополнял ее. Он не мог понять, откуда пополз, да нет, не пополз, ворвался в его мозг страх! Неожиданно он подумал о Страшном суде. Он не был сильно верующим человеком, к вере относился спокойно, уважал, но не более. А тут вдруг – Страшный суд! Он не отрываясь смотрел на размазанную на красном граните желтую мякоть ягоды.

«А ведь Страстной бульвар, Страстной монастырь, который был рядом, вот тут, страсти, страх человеческий, Страшный суд – это же однокоренные слова. Страстной бульвар – Страшный бульвар! Как же он раньше не сообразил?! Страшный бульвар – Страшный суд! Чушь какая… И я туда пойду неминуемо за Алку! Именно за нее. Дело, конечно, не в той тридцатке, а в том, что я столько лет морочил голову человеку. Или нет?! Я же ее просто любил. Люблю! И за это в ад?! Или это не любовь?!»

В голове Андрея замелькала какая-то круговерть из ухмыляющихся карикатурных чертей и языков пламени, похожих на нарисованный очаг папы Карло.

Тишина разорвалась как пергаментная бумага. По бульвару полз трактор-карлик, подметая остатки листвы. Андрей встал, торопливо дошел до выхода с бульвара и нырнул в узкий лаз Большой Дмитровки. На переходе он оглянулся. Бульвар с редкими прохожими выглядел оголенным и гладким, как настольный хоккей.

Через несколько минут Андрей был уже дома. Страстной бульвар со Страшным судом уже отпустили его. Мысли стали теплей, как оранжево-блеклый абажур лампы на кухне. Он как-то меланхолично поужинал, не вдумываясь, что он кладет себе в рот. Потом лег спать. Первое время он просто лежал, уставившись в стену.

Мысль о Страшном суде и Алле так выжгла ему пространство сознания, что, когда эти тревоги исчезли, наполнить мозг было просто нечем. Но постепенно он начинал дремать. Становилось легко и уютно. Душа его хотела было взлететь в ту пограничную область бытия, куда жизни и смерти вход запрещен, но срок еще не подошел. Она вернулась к нему, и он мирно проспал до рассвета, проснувшись лишь один раз. Тревожно подумав в темноте: «Стоп. А как же солнце может садиться передо мной по прямой, если бульваров кольцо?»

И не найдя ответа, улыбнулся и заснул снова. На другом конце Москвы, в Измайлово, засыпала Алла. Их роман с Андреем закончился двадцать пять лет назад. У Аллы Николаевны были уже двое взрослых детей, оба студенты, второго и четвертого курсов МГУ, факультета журналистики. Муж Дмитрий, одноклассник Андрея, тоже был журналистом. Все эти двадцать пять лет она с Андреем не виделась. А он иногда приезжал в Измайлово посмотреть на нее издали. Когда она ходила в магазин или по делам. Андрей жил один. «Своими» он называл кошку Мусю и терьера Петровича, которых он действительно отправил к сестре на дачу. В Кузяево.