Воскрешение Малороссии

Но главное, чем была недовольно баба на троне, это то, что казаки не хотели жениться! Они «приобвыкли к сей праздной-холостой и беспечной жизни» и сделали из нее «неподвижный закон», решив «остаться навсегда в Сече на собственной воле», то есть без женского присмотра.

Как всякую деспотичную даму Екатерину возмущало, что запорожцы не обращают ни малейшего внимания на слабый пол. Ее изумляло, как при таких обычаях они не перевелись? Ведь должны же были, по причине отсутствия на Сечи баб! Вывод, к которому пришла царица, ломая голову над вопросом неистребимости запорожского поголовья, состоял в том, что сечевой образ жизни невероятно соблазнителен для мужчин, убегающих на Запорожье. А значит, его нужно срочно запретить, дабы отрицателям семейных ценностей не было постоянного соблазна коптить небо, противясь намерению самого Бога размножать человеческий род. Такая вот женская логика!

И ничего нам в ней не понять, если не вспомнить, что сочиняла все это дама, едва оправившаяся от беременности— пережившая так называемый «послеродовой синдром» и неспособная адекватно воспринимать окружающую действительность.

Весь год, предшествовавшей падению Запорожской Сечи, Екатерина IIереживала самый бурный роман в своей жизни — ее любовником стал Григорий Потемкин. Возраст у шалуньи был критический. Ей исполнилось сорок пять. Впереди маячил климакс. Слова такого ученого в XVIII столетии доктора еще не придумали. Тем не менее, явление уже существовало и на судьбах подданных, несомненно, отображалось.

Разменявшая пятый десяток царица была особенно игрива. Сексуальным забавам с одноглазым Потемкиным она предавалась в бане Зимнего дворца. Сохранились сотни записочек, которыми обменивались влюбленные. «Гришенок бесценный, беспримерный и милейший на свете, — пишет императрица, — я тебя чрезвычайно и без памяти люблю, друг милый, цалую и обнимаю душою и телом». Другие свидетельтства состояния влюбленной не менее красноречивы: «Приди ко мне, чтоб я могла успокоить тебя бесконечной лаской моей». Екатерина называет Потемкина по-французски «топ faisan d’or» («мой золотой фазан»), а по-русски — «дорогие сладкие губки, жизнь, радость, веселье».

В воскресенье 8 июля 1774 голубки тайно обвенчались в петербургской церкви Святого Сампсония Странноприимца, а вскоре Екатерина II забеременела. Только этим фактом можно объяснить тот пыл, с которым императрица накинулась в своем скандальном указе на холостяков-запорожцев. Официально она пребывала как бы незамужней, но чувствовала себя уже вступившей на путь истинный и покончившей с прежней беспутной жизнью.

И как раз в промежутке между разгромом Сечи и появлением публичного известия о ее уничтожении на свет появилась дочь Потемкина и Екатерины — Елизавета Григорьевна. Это случилось 13 июля 1775 года. По сути, весь подготовительный период предательского удара по казачьим вольностям совпал с беременностью императрицы. Вот в таких условиях был «выношен» этот роковой указ, которым Екатерина Вторая поистине была беременна!

Как пелось в старинной казачьей песне: «Катерино, вража мати, що ж ти наробила? Степ веселий, край хрещений та й занапастила!»

Но почему сечевики сдались без боя? За долгую историю запорожцы поучаствовали в десятках войн. Их охотно нанимали на службу поляки, австрийцы, турки, молдаване, крымские татары, русские и даже французы. Одной из причин этого являлось то, что среди наемников своей эпохи запорожцы наиболее последовательно демпинговали.

В Европе не было более дешевого войска, согласного продать жизнь почти задарма. Тем не менее, с армией Екатерины-Д, обложившей Сечь летом 1775 года, казаки драться отказались.

На первый взгляд, это необъяснимо. Свидетельств взятия казачьей столицы почти не осталось. С русской стороны имеется только указ императрицы, в котором сказано, что «нашим генерал-порутчиком Текеллием со вверенными от нас ему войсками занята Сечь Запорожская в совершенном порядке и полной тишине, без всякого от козаков сопротивления».

Со стороны сечевиков версия имеется всего одна. Да и та принадлежит впавшему в старческий маразм «бывшему запорожцу Коржу». Корж, доживший чуть ли не до ста лет, крепко подзабыл обстоятельства дела как всякий «ветеран». У деда случались провалы памяти, которые он заполнял фантастическими вставками. Как рассказывал этот «последний запорожец», трагедия случилась «за блаженной памяти Екатерины II, в котором именно году за давностью не помню, но по счету моему уже более пятидесяти лет тому».