Воскрешение Лазаря

Правда, еврейские комментаторы утверждают, что жители Шхема приняли веру в Единого Бога из хитрости. Они решили, когда сыновья Иакова с ними породнятся, захватить их стада, прочее богатство, людей же – убить, однако Рувим и Симеон разгадали умысел и опередили Хамора. Может, оно и верно, говорил Строев, но ведь злу выйти на свет Божий не дали, доказательств ему нет и не предвидится, так что другого названия произошедшему, нежели убийство единоверцев, нет. Но все дело в том, объяснял предсельсовета, что евреи поступили правильно, а мы, русские, – нет, и другие жители земли, другие ее народы, тоже нет. Что наш народ, что прочие, продолжал Строев, соединение праведных, природных израильтян и жителей Шхема, которые – тут Рувим и Симеон не ошиблись – сговорились их грабить, мучить и убивать, все равно как нашу деревню – Уколов. Праведные израильтяне – пролетариат и беднейшее крестьянство, а дворяне, буржуи, чиновники и царь – их глава, жители Шхема, которым наши предки некогда поверили, соединились с ними в один народ, за что расплачиваются по сей день. И вот Гражданская война, объяснял он, есть первая попытка разделиться, отсечь лжерусских, примазавшихся к избранному народу, и он верит – она закончится победой праведных.

Сам Строев никогда не забывал, что по крови он смешение этих двух народов. По мнению местного фельдшера, у Строева была застарелая язва двенадцатиперстной кишки, во всяком случае боли, на которые он жаловался и от которых сильно страдал, начинались у него обычно после еды, да и умер он, как показало вскрытие, именно от прободения язвы. Но Строев с диагнозом фельдшера был категорически не согласен, считал его классово ошибочным. Ученикам Строев (кстати, фамилию он получил по мужу матери) говорил, что стоит еде оказаться у него в желудке, за нее, как и во всем мире, как и во всей стране, начинается страшная, лютая борьба между двумя народами – господами и крестьянами. Начинается гражданская война, и муки ее он будет терпеть до конца своих дней.

В последний год жизни Строев не раз повторял, что он будто слепок с России, по его болям можно предсказать крупнейшие сражения, и кто идет в наступление, атакует по всем фронтам, и кто бежит, главное же – их исход. Действительно, деревенские говорили Коле, что многое, особенно, что было от них недалеко, на Дону, под Царицыном, даже в Крыму, он предсказывал очень точно. Умер же Строев умиротворенным, тихим; сказал, что больше у него ничего не болит и он уверен, болеть не будет, он отмучился. И вправду скоро красные победили Колчака и Гражданская война закончилась.

Два следующих человека из пятерки тех, на кого Коля особенно рассчитывал, тоже были найдены Козленковым и тоже сразу получили в квартире по комнате. Отличие одно: первый жил постоянно, второй бывал лишь наездами. Пара состояла из последователя Циолковского, провинциального учителя математики Матвея Сигизмудовича Порецкого и старообрядческого монаха отца Иоанна, и своим несходством была замечательна. Однако друг к другу они относились с уважением, Колю же по-настоящему любили. Порецкого, насколько я сумел выяснить, Козленков разыскал и привел к Кульбарсову примерно в 1928 году, отец же Иоанн появился в Спасоналивковском позже – примерно за полгода до того, как Дева Мария, отсидев свой срок в инвалидном лагере на Алтае, снова вознеслась на небо.

Коля был тогда готов на все, лишь бы ее разыскать, и думал, что она прячется у старообрядцев, вот Козленков и привел к нему отца Иоанна – монаха, среди староверов очень чтимого. До чего они в тот раз договорились, я не знаю, может быть, он просто сказал Коле, что ни в одном из скитов Девы Марии нет, но не исключаю, что, как и Коля, отец Иоанн верил, что откладывать второе пришествие Христа больше нельзя, ведь царство антихриста длится и длится. Так или иначе, он остался, и Коля до конца своих дней считал его среди самых светлых людей, что встретились ему в жизни. Прожил отец Иоанн недолго, в 1946 году он скончался на поселении в низовьях Оби, куда после отсидки в Озерлаге (его пятый срок) были сосланы несколько десятков старообрядческих семей, образовавших в этих гиблых местах нечто вроде сельскохозяйственной коммуны. Отпущен отец Иоанн был умирать, чахотка свела его в могилу через неделю после рождества Христова 7446 года по александрийскому календарю, или по современному – 3 января 1946 года. Но с Порецким Коля познакомился раньше, и начну я с него.

Взгляды Порецкого на нашу Землю мало чем отличались от взглядов Федорова и Циолковского, а они, Анечка, в Колиных письмах уже излагались. Пожалуй, Порецкий лишь был острее на язык. О глистах, клопах, блохах и вшах, мириадах других гадов, от крупных до мал мала меньше – всех этих микробах, инфекциях, недавно открытых вирусах он говорил, что они – прекрасное доказательство, что у Господа, если Он, конечно, есть, незаурядное воображение и мысль, так сказать, кипела и кипит, но что Его мир хорош, разумен – даже заикаться смешно.