Воскрешение из мертвых

— Это по церковным календарям оно персидское, а по-русски от древнего глагола «вадити», то есть «сеять смуты», «быть забиякой».

— Какой уж из него забияка! — пренебрежительно хмыкает Авдий. — Ни единого слова пока от него не слыхал. Пришибленный какой-то…

— А делает что?

— Бог его ведает. Мне его делами интересоваться не велено.

— Как так — не велено?

— Отец Феодосии специально распорядился не любопытствовать. В подвале он пилит что-то и молотком или еще чем-то постукивает. Я, конечно, слышу, потому и спросил как-то, а отец Феодосии на то мне молвил: «Ты Авдий — слуга божий, знай свое дело, мети двор, проверяй запоры на воротах, делай, что прикажут, и не имей привычки совать свой нос куда не следует. Не твоего ума это дело».

— И ты что же: зажмурился и заткнул уши?

— Каюсь, этого не сделал и потому слышал и видел, как ночью привозили какие-то ящики и еще что-то, похожее на станок, в потемках не разглядел. И все в подвал…

— Ну, а Вадим этот где же обедает?

— Ношу ему пищу из семинарской столовой по приказанию отца Феодосия.

— Ну ладно, Авдий, спасибо тебе за рассказ, только ты о любопытстве моем…

— Не враг же я себе, отец Дионисий! — воскликнул Авдий. — Мне же за это и достанется…

— За меня будь спокоен, — обещает Дионисий. — Я тебя не подведу.

— Я уж и сам думаю: что там у них за дела такие? Может, что-нибудь тайное? Едва ли, однако, поскольку ректору семинарии, отцу Арсению, о том ведомо. Приходил он к отцу Феодосию, и они книги какие-то старинные листали, а потом в подвал к Вадиму спускались. Правда, недолго там пробыли.

— Да я и не подозреваю их ни в чем, любопытно, однако ж. Если узнаешь что-нибудь такое, поведай, пожалуйста.

— Для вас, отец Дионисий…

— Ну и ладно! — жмет ему руку Десницын. — Спасибо тебе за это.

— Я у вас в неоплатном долгу и рад буду хоть чем-нибудь…

— Ладно-ладно, — снова прерывает его Десницын. — Хватит тебе. В рабстве ты у меня, что ли? Не смей больше поминать об этом! Ты мне лучше вот что скажи: что же, этот Вадим так и не выходит никуда из дому или Феодосий взаперти его держит?

— Зачем же — взаперти? Двери не на запоре, только, видать, Вадима этого никуда не тянет. Посмотрел я ему как-то в глаза, а там одна пустота. Аж жутко стало… Даже не представляю себе, что такой человек делать может. Какой прок от его работы?

— То-то и любопытно. Но вот мы уже и до улицы твоей дошли. Прощай, Авдий. Если что интересное узнаешь — не поленись сообщить.

17

Леонид Александрович Кречетов уже ходит в институт и собирается читать лекции. Он считает себя совсем поправившимся, хотя врачи все еще многого ему не разрешают.

А на душе очень тоскливо и одиноко. Он бодрится, шутит, но прежней уверенности в себе у него нет. И вообще пока ни одной интересной мысли в голове, зато чувство вины перед Варей и особенно перед ее Вадимом, растет с каждым днем.

И вот в один из этих мрачных для Кречетова дней приходит Настя Боярская! Леонид Александрович так обрадовался ей, что не сразу заметил, что она не одна.

— А я к вам с подругой, — говорит Настя, пропуская вперед Татьяну. — Это Татьяна Петровна Грунина, о которой мы так много вам говорили. Смотрите только не влюбитесь, в нее все знакомые мне мужчины влюблены.

— Ох, как бы я хотел в кого-нибудь или во что-нибудь влюбиться! — вздыхает профессор Кречетов.

— Не берите дурного примера с Вадима, Леонид Александрович, — смеется Настя. — Вот уж кто отрешился от мира сего!…

— Неужели нашелся наконец! — восклицает Кречетов. — А я ведь думал…

— Сами же меня когда-то учили, что никогда не нужно торопиться с выводами.

— Так ведь нет ничего легче, чем учить других, даже тому, чего сам не знаешь… Но что же мы стоим у дверей — прошу вас в кабинет. И пожалуйста, расскажите подробнее о Вадиме. Вы представить себе не можете, как я рад, что он нашелся!

— Хоть это моя специальность — разыскивать, — улыбается Татьяна, — но нашел его Андрей Десницын.

И Татьяна рассказывает профессору Кречетову все, что ей известно о Вадиме, не называет пока только подлинного имени «отца Феодосия».

— Мы пришли к вам, Леонид Александрович, посоветоваться, — заключает свой рассказ Татьяна.

— Не всякий ученый должен быть энциклопедистом, — усмехается профессор Кречетов, — а я к тому же совсем и не крупный. Но если что-нибудь космическое…

— Космическое, Леонид Александрович! «Пришельцы» нас интересуют. Инопланетяне, посетившие когда-то нашу Землю…

— Ну, в этом я совсем уж ничего не смыслю. С этим вам нужно бы к Иосифу Самуиловичу Шкловскому. Он крупный астрофизик, заведует одним из отделов Института космических исследований. К тому же часто выступает в печати по вопросам внеземных цивилизаций.

— Он, кажется, считает, что в нашей Галактике множество «технологических сверхцивилизаций»? — замечает Настя, читавшая когда-то книгу Шкловского «Вселенная, жизнь, разум», но успевшая основательно все забыть.