Воскрешение из мертвых

— Ну, во-первых, задержанные нами приятели Бричкина показали, что, прощаясь с ними, Василий заявил: «Будет мне теперь от шефа большая взбучка».

— А то, что его шеф — Каюров, уверены?

— Скорее всего, именно он. И если это действительно он, то не исключено, что в гневе, а точнее, в ярости он мог ударить его и ножом. Нам известно, что он плохо владеет собой, приходит в бешенство из-за пустяков. Наверное, он не хотел убивать Бричкина, а лишь как следует проучить, да, видимо, не рассчитал удара…

— А теперь постарается использовать это для шантажа Ямщикова и Десницына?

— Да, весьма вероятно.

— Но с какой целью?

— Похоже, что они зачем-то нужны Каюрову. А это даст ему возможность держать их в своих руках.

Грунина некоторое время задумчиво смотрит в окно на застывший у светофора поток автомобилей, а Крамов, решивший, что разговор окончен, спрашивает:

— Какие будут указания, Татьяна Петровна?

— Надо бы, Аскольд Ильич, побеседовать не только с жильцами дома, возле которого произошло убийство, но и с теми, которые живут по соседству.

— Этим и занимается сейчас лейтенант Сысоев. Если я вам больше не нужен, то пойду помогу ему.

— А как мне найти Хмелева?

Крамов дает ей адрес и телефон инженера. Грунина набирает нужный номер. К телефону подходит сам Хмелев, и она договаривается с ним о встрече. Он сегодня снова в вечерней смене и готов явиться к ней хоть сейчас.

— Лучше, пожалуй, я к вам сама заеду, если не возражаете, — предлагает ему Татьяна. Ей небезынтересно, как живет Хмелев, это тоже поможет ответить на некоторые вопросы.

— О, пожалуйста! — охотно соглашается инженер.

Грунина приезжает к нему через полчаса.

— Я не то чтобы закоренелый холостяк, — улыбаясь, говорит Хмелев, приглашая Татьяну в свою однокомнатную квартиру, — но в этом деликатном деле, женитьба имеется в виду, мне упорно не везет. Это я к тому, чтобы вы не осудили меня за отсутствие домашнего уюта…

— У меня по этому вопросу нет к вам никаких претензий, — улыбается и Татьяна. — А теперь я бы хотела…

— Понимаю вас! — торопливо перебивает ее Хмелев. — Присаживайтесь, пожалуйста. Я расскажу вам все, что видел и слышал…

— Видели, значит, тоже? — настораживается Татьяна.

— Да как вам сказать?… Темно было так, что, пожалуй, только слышал. Но какую-то тень можно было все-таки различить. Показалось мне, что это был среднего роста, очень плотный мужчина. Он возился некоторое время над чем-то, лежащим на земле, видимо над убитым им человеком. Потом выругался очень нехорошо и торопливо ушел в сторону автобусной остановки.

— Почему же вы не сообщили этого участковому инспектору? — спрашивает Грунина.

— Он предупредил меня, чтобы я говорил лишь то, в чем был совершенно уверен, и не вводил органы милиции в заблуждение смутными догадками. «Нам нужны только факты», — заявил он мне очень грозно. Ну, я и решил, что сообщу в таком случае только то, что мне действительно известно совершенно точно. А вам вот решил добавить еще и то, что, может быть, лишь показалось.

Задав Хмелеву еще несколько вопросов и оформив его показания протоколом, Татьяна возвращается в свой отдел. Доложив подполковнику Лазареву, что ей удалось сделать сегодня, она уже из своего кабинета звонит старшему лейтенанту Крамову:

— Есть что-нибудь новое, Аскольд Ильич?

— Ничего существенного, Татьяна Петровна, если не считать заявления старушки, сообщившей нам, что под ее окном два каких-то типа сквернословили в полночь. Она живет на первом этаже и потому очень боялась, как бы они не разбили ей окна. Со страха даже не глянула ни разу, кто же это там ругался.

— Но хоть несколько слов расслышала же она?

— Расслышала, говорит, многие их слова, однако почти все они нецензурные! Вот разве только то, что сказал чей-то очень злой, властный голос: «Разве тебе это было велено делать, подонок?» После чего обозванный подонком страшно зарычал и, видать, куснул обидчика, да так, что тот аж вскрикнул от боли и пригрозил: «Ну, погоди, зараза! Я тебе покажу, как кусаться! Век будешь помнить, как своевольничать!» Это все доподлинные слова той старушки, — поясняет Крамов.

— А предсмертного вопля Бричкина (я все-таки думаю, что это был Бричкин) она не расслышала разве? — спрашивает Грунина.

— «Взвыл, говорит, потом кто-то диким зверем, и все утихло, если, конечно, не считать, что нехорошо ругнулся все тот же властный голос напоследок». Ну, а у вас каковы успехи, Татьяна Петровна? Можем мы сделать какие-нибудь выводы?

— Из всего того, что нам уже известно, все очевиднее становится, что с Бричкиным расправился Каюров.

Вспомнив обещание, данное вчера Варе Мавриной и Вале Куницыной, Татьяна приезжает в заводское молодежное кафе.

— Вот хорошо-то, что вы сдержали слово! — радостно восклицает Варя, бросаясь ей навстречу. — Я, правда, и не сомневалась, что вы придете.

— А вы, значит, твердо решили, что с макси-юбками нужно бороться? — спрашивает Татьяна Варю и Валю, усаживаясь за столик, к которому еще одна знакомая ей девушка приносит кофе.