Воскрешение из мертвых

Услышав это, Татьяна начинает так хохотать, что прибегает из кухни мама. Отбросив газету, испуганно вскакивает с дивана и доктор технических наук. А Татьяна, не обращая на них внимания, весело кричит в трубку:

— Он же тебя разыгрывал, неужели не догадался? Ямщиков, оказывается, ни одного термина не смог грамотно произнести! Да ведь он окончил среднюю школу, в которой преподавание велось на английском языке… Когда они с Рудаковым были в Швеции на выставке наших измерительных инструментов, так их там за инженеров принимали. Ямщиков давал объяснения по-английски, а Рудаков неплохо владеет немецким. И потом, они там не только демонстрировали наши измерительные инструменты и приборы, но и объясняли их устройство с помощью математических расчетов и формул. И не думай, что это они сами мне сообщили, об этом мне директор их завода рассказал. К тому же не то в «Комсомольской правде», не то в «Московском комсомольце» целая статья была напечатана об их поездке в Швецию.

— Ну, опять ты их начала…

— Ничего я не начала! Они действительно такие, а вот ты не смог в них разобраться. Да и вообще незачем было голову им морочить.

— Почему же — морочить? Я им это всерьез. И кто знает, может быть…

— А по-моему, ты все это зря затеял.

— У тебя просто нет воображения, и ты не можешь себе представить…

— Да и не в этом вовсе дело! Отвлекаешь ты ребят от их реальных задач. Они райкому комсомола слово дали, что соорудят у себя на заводе систему непрерывного оперативного планирования, которая облегчит им получение информации и автоматизирует анализ оперативной обстановки.

— Я им помогу сделать и это…

— Имей тогда в виду — это в первую очередь! И будь здоров, как говорится.

— И это все?

— А что же еще?

— Нужно ведь серьезно поговорить…

— Я уезжаю завтра утром в срочную командировку, и надолго. Приеду — позвоню. Привет родителям!

Татьяна с облегченным вздохом кладет трубку.

— Что ты сегодня с ним так? — укоризненно замечает мама.

— Я с ним так всегда, — усмехается Татьяна. — Он уже привык. А вот вы, мои родители, скажите-ка мне лучше, какое впечатление на вас произвел Олег Рудаков?

— Не знаю, — уклончиво отвечает мама. — Не разобралась пока…

— А мне показалось, что он тебе понравился. — Татьяна испытующе смотрит на мать.

— Как же я могу о нем судить, если ни о чем серьезном не успела поговорить? Это папа твой весь вечер с ним профилософствовал, вот у него и спрашивай. Да, кстати, почему же это он на философский поступил? Зачем ему это?

— Я знаю одного слесаря, который уже окончил философский.

— И по-прежнему на заводе слесарит?

— По-прежнему.

— Ну, знаешь ли, не очень мне это понятно.

— А что же тут непонятного? — вступает в разговор папа. — Захотелось, значит, всерьез осмыслить мир, в котором живет. Именно о таком образованном широко мыслящем рабочем классе мечтали Маркс и Ленин.

5

Долго не может заснуть в эту ночь Татьяна. Надо бы продумать тактику допроса свидетелей спекуляции автопокрышками, а из головы не выходят воспоминания о прошлогодней поездке в исправительно-трудовую колонию к Грачеву…

Было это в полдень, во время обеденного перерыва в том цеху, где работал Грачев. В комнату, предоставленную Груниной начальником колонии для допроса, Грачев вошел очень спокойно. На нем была синяя, застиранная, но не грязная спецовка. Руки тоже были чистые, будто он не слесарем работал, а администратором. Смотрел нагловато, самоуверенно.

— Здравствуйте, гражданин инспектор, — сказал почти весело. И тут же добавил: — Извините — старший инспектор. Так ведь, кажется? Велено вот явиться к вам на допрос. Грачев я, Павел Макарович. Разрешите присесть?

Она кивнула ему на стул перед столиком, за которым сидела. Усевшись, Грачев бесцеремонно стал разглядывать ее, дивясь чему-то.

— Сколько же можно допрашивать меня? — спросил он прежде, чем Татьада успела сообщить ему, с какой целью вызвала его. — Я уже получил свое и отбываю положенное, так что же вы меня снова? Это не по закону…

— У меня разговор с вами будет не о том, за что вы осуждены, — прервала его Грунина. — Я к вам по делу об избиении Глафиры Бурляевой.

Лицо Грачева оставалось таким же спокойным, хотя Татьяна внимательно наблюдала за ним. Он лишь переспросил:

— Это вы мою соседку по квартире имеете в виду? Ну, так тут я совсем ни при чем. Даже в свидетели негож. В тот день, когда Глафиру «поучал» ее супруг, я хоть и находился дома, но был, как говорится, во хмелю и не очень прислушивался, что там у них творилось. Тем более, что такие потасовки случались у Бурляевых чуть ли не каждый день.

— И вы ни разу не вмешались?

— А чего мне лезть в чужую жизнь? Да и за дело, в общем-то, лупцевал Глафиру ее супруг. Глупая она баба…

— Но в тот день он не просто избил Глафиру, а изувечил. Ее ведь с сотрясением мозга в больницу доставили, а потом она около года в психиатрическом отделении пролежала. От таких побоев Бурляева, наверно, не только кричала, а прямо-таки вопила. Как же вы могли?…