Воскрешение

Впрочем, принесенная мэтром Хоннисом карта свидетельствовала о другом.

Пролт углубилась в ее изучение, мобилизовав все свои аналитические способности. Вскоре она пришла в то состояние, когда никакие внешние раздражители уже не воспринимаются сознанием. Ее большие карие глаза, не отрываясь, все еще глядели на пергамент, но она уже усвоила всю информацию, содержавшуюся в нем. Теперь она обдумывала увиденное. Однажды, когда она была в таком же медитативном состоянии, кто-то из соучеников уколол ее руку булавкой; она почувствовала это, только закончив работу.

Спустя несколько минут Пролт поспешно покинула кабинет. К этому времени оставался занятым только один стол – студент, сидевший за ним, тихонько похрапывал. Мантия Пролт развевалась от непривычно быстрой ходьбы. Она не просто спешила найти мэтра Хонниса до окончания стражи, как он велел – девушку переполняло желание поделиться тем, что открылось ей.

Это было очень значительное открытие. Может быть, даже великое. По меньшей мере, из числа тех, что могут оценить лишь немногие – и она теперь находилась в их числе. Хоннис, хотя и был старше нее на бесчисленные десятки зим, а вдобавок имел репутацию самого невежливого индивидуума из всех, кого ей доводилось встречать в жизни, все-таки… в каком-то смысле он являлся ее другом.

А кроме того, мэтр Хоннис – ведущий специалист Университета по истории войн. Он непременно оценит ее догадку.

Пролт приехала в маленький городок Фебретри в ранней юности, покинув ради этого родной дом – усадьбу в Драл Блидсте, одном из ближних городов Юга. Ее воспитывали весьма тщательно – во всяком случае, не жалели никаких расходов, поскольку это вполне согласовывалось с положением семьи, извлекавшей немалые доходы из торговли древесиной по всему Югу. Однако никто из родственников Пролт не возражал, когда она заявила о желании заняться академической деятельностью. На самом деле они, казалось, были только рады избавиться от нее. Она была начисто лишена способностей и склонностей к деловой жизни – при том, что других отпрысков и родичей вполне хватало, чтобы заполнить все вакансии в семейном бизнесе.

Ее семейство не видело никакой ценности в знаниях ради знаний как таковых. Пролт вполне могла понять точку зрения родных, поскольку то образование, которое она с таким усердием приобретала, явно не могло бы пригодиться для дальнейшего процветания деревообрабатывающей промышленности, столь любезной ее клану. Да, она это понимала. Но она также с негодованием вспоминала то пренебрежение и невежественное равнодушие, которые пришлось вынести, прежде чем ее отпустили в Фебретри, наилучшее (а по сути единственное) высшее учебное заведение на Перешейке.

Годы зарождающейся женственности она провела в Университете, однако они так отличались от прежней жизни, что для сожалений не оставалось места. Здесь всячески приветствовали ее стремление уйти в науку, ее вознаграждали за упорство и настойчивость в учебе; более того, как это ни удивительно, соученики завидовали ей и даже преклонялись перед ее способностью усваивать знания и применять их так успешно.

История была ее страстью. Как ни мало родичи сочувствовали ее жажде знаний, еще меньше они понимали такой выбор предмета для изучения. История – это нечто уже случившееся. История – прошлое. Будущее, хотя и непознаваемое, все-таки представляло какой-то отвлеченный интерес. Впрочем, только настоящее, практическое «здесь и сейчас», имело подлинное значение. А вот ее привлекал вчерашний день, где она ни на что не могла повлиять, события и люди, которых она не могла видеть. Зачем ей это?

Отчетливого ответа у Пролт не было. Она вообще сомневалась, сможет ли человек, занимающийся, скажем, скульптурой, удовлетворительно объяснить, почему он вместо этого не занялся тканьем ковров или стихосложением. История была фокусом приложения всех ее сил, и только в пределах этой дисциплины она жаждала применить свои аналитические способности.

Ей самой это казалось несколько странным. Пролт была начисто лишена страстей. Она не могла припомнить ни одного случая, даже в детстве, когда гнев заставил бы ее выйти из себя. Пытаясь представить настоящее поле боя, она чувствовала, что просто замрет на месте от страха, да так и будет стоять, пока кто-нибудь ее не зарубит.

Зато изучение войны было совсем другим делом. Война была узлом, стягивающим множество нитей, отзвуки войн не утихали столетиями – ничто так резко не воздействовало на ход истории, как они. Развитие целых цивилизаций прерывалось или кардинально изменялось. Уничтожались вековые уклады жизни. Власть внезапно переходила из одних рук в другие. Личности, которым полагалось бы уйти безвестными в небытие, выходили на первый план. И, конечно же, бесчисленное количество других людей, которые могли бы послужить человечеству, безвременно исчезали с лица земли.

В этом отчасти заключалась причина того, почему мысль о войне так завораживала ее – девушке хотелось исследовать воздействие войны на существование культуры.