Воскресенье

Но молчание перешло к ее дочери Ангеле, матери Марты, правда в совершенно другой форме и в совершенно другом, неожиданном, облике, который можно коротко охарактеризовать как сопротивление. В отличие от бабушки Митры, которая молчала, подчиняясь обычаю, Ангела молчала, сопротивляясь. Это были времена в середине XX века, когда все боролись как умели и как могли. Согласно устной легенде, ее схватили оккупанты, но она сопротивлялась им при помощи молчания, не желая предавать своих товарищей. Это событие потом вошло в учебник истории для седьмого класса.

Молчание Марты полностью отличалось от молчания — по традиции — ее бабушки Митры и молчания — с целью сопротивления — ее матери Ангелы.

Ее молчание было вызвано социальной несправедливостью, с которой общество относится к слабым и хрупким людям вроде меня. Можно сделать вывод, что Марта выступила с почином — первой в наших краях подала пример эмансипированного молчания. Ее молчание — это прежде всего результат процессов, происходящих в современном мире, и оно основано на принципах нового мирового порядка, рыночной экономики, прав этнических и сексуальных меньшинств. И что самое главное — оно было направлено и сейчас направлено против меня. Так что молчание Марты в моем присутствии — результат ее полной открытости навстречу другим и окружающему ее миру. Не найдя во мне подходящего реципиента, с которым она могла бы поделиться своим феминистским опытом, она предпочла замолчать. Вот и все.

17.

Рассвело.

В комнатушке, в которой мы спали, воздух стал спертым, как в чулане. Божо поднял голову, потянулся, одеревенев от неудобной позы, и тут заметил голову Веды, лежащую на его плече. Он поглядел на меня и увидел, что я смотрю на них, приподнял брови, желая показать, что хочет освободить плечо, но осторожно, чтобы не помешать ее сну. Затем он слегка пошевелил рукой, якобы оттого, что она затекла, и Веда проснулась. Она широко открыла рот, зевнула, огляделась и нахмурила лоб, как будто увидев нас в первый раз. Чтобы покончить со всем этим — пробуждением и зевотой, я предложил выйти из комнаты, потому что уже рассвело, и при свете дня мы могли сделать окончательный вывод, куда и во что мы вляпались.

Мы так и сделали. Один за другим осторожно вышли из комнаты и быстро огляделись. Все стало намного яснее. Предметы наконец приняли свои истинные формы. Мы все трое поняли, что будем заметны для внешнего мира, только если мы будем стоять прямо перед дверью, потому что слева и справа от двери находились стенды с рекламой, их-то и было видно с улицы. Правда, они закрывали только половину витрины, но этого, по моим оценкам, было достаточно, чтобы мы могли, пусть с большой осторожностью, передвигаться по магазину. Единственное, о чем надо было помнить, — это не появляться перед дверью и частями витрины, через которые просматривалась внутренность магазина. Там, где раньше мы видели пьяницу Тихо.

Конечно, то, что теперь мы могли спрятаться за стендами, не сильно изменило наше положение в лучшую сторону, но все-таки хуже было бы провести еще один день взаперти в маленькой комнате с туалетом.

— Я хочу пить, — сказала Веда, добавив, что она еще и хочет есть.

Мы все почувствовали жажду и голод, и это было достаточной мотивацией, чтобы мы все трое в два или три прыжка оказались за ширмой с правой стороны от входной двери. Она была слишком узкой для троих, и я выскочил снова, проскочил перед дверью (к счастью, никого не было) и устроился за стендом слева.

Мы затаили дыхание. Ждали, будет ли какая-то реакция на наши движения. Ничего не произошло. Было так же тихо, как когда мы пришли.

Я стоял, как вкопанный, и пытался при дневном свете разглядеть, где же я нахожусь. Хотя в моем словарном запасе не так много слов, относящихся к сфере торговли предметами роскоши, я тут же на месте сочинил устное эссе о роскоши.

О роскоши