Восковое яблоко

— Что вы думаете, Молли?

— Оставьте ее в покое, — потребовала Роуз Акерсон. — Ей сегодня не хочется разговаривать.

— Но вы так хорошо говорили позавчера, Молли, — заметил я. — Вы решили, что больше не будете ни от кого терпеть жестокость, помните? Вы наконец решили отвечать ударом на удар. Никакого переедания, никакой жалости к себе, вы собирались сопротивляться! Помните, что вы говорили?

Выражение беспокойства на ее лице становилось все более отчетливым.

— Сегодня я не хочу говорить, — произнесла Молли. Ее голос был слабым и почти детским.

— Понимаю, Молли. Но, может быть, вы попросите Роуз написать от вашего имени записку, если вам не хочется говорить самой?

— Что вы пытаетесь сделать? — встрепенулась Роуз. — Здесь присутствуют свидетели. Существует такое понятие, как клевета. Повнимательней следите за тем, что вы говорите.

Я посмотрел на Роуз:

— Вы все время подстрекали меня доказать всем, что я знаю, кто виноват, и это меня запутывало. Если бы вы не были уверены в том, что я блефовал, вы не стали бы меня подстрекать. А как вы могли быть уверены в том, что я блефую?

— Мне достаточно было просто поглядеть на вас, — ответила она зло и ехидно. — На что, кроме блефа, может надеяться человек, который всю свою жизнь был неудачником и обманщиком?

— Хорошая причина, — прокомментировал я, — но недостаточно хорошая, чтобы вы могли быть полностью уверены в себе. Однако я неожиданно вспомнил кое-что из того, что говорил: что виновник — это один из семерых, присутствующих в этой комнате, и тогда я понял, какова же правда.

Она указала на меня трясущимся пальцем, но дрожал он не от страха, а от едва сдерживаемой ярости.

— Я предупреждала вас насчет клеветы! Я не собираюсь предупреждать еще раз!

— А правда в том, что виновные — это два человека, а не один. И пока я этого не знал, я не знал вообще ничего. Тот стол, что упал на вас, не был орудием злого умысла. Это был первый из несчастных случаев, и он стал причиной всех остальных, но он не был…

— Я упрячу вас в тюрьму! — завопила Роуз.

Она вскочила с места, и, если бы рядом не сидела беспомощная Молли, она бы уже скрылась. Но Роуз не могла оставить Молли одну.

— Вы не можете говорить эти ужасные вещи!

— Когда на вас упал стол и все засмеялись, вы обе возненавидели их. Молли ненавидела всех, кто живет в этом доме. В ее глазах они превратились в олицетворение всех тех, кто смеялся над ней в течение всей ее жизни и оставался безнаказанным. А вы, Роуз, ненавидели их за боль, которую они причинили Молли. Не за то, что они смеялись над вами, вы слишком сильны и уверены в себе, чтобы вас что-то такое могло задеть, — а за то, что они смеялись над Молли.

— Полагаю, у вас с Уолтером Стоддардом гомосексуальная связь, — заявила Роуз, переходя в наступление. — Полиции не составит труда докопаться до сути.

— Да, не составит. Именно Молли настояла на той записке, которую вы написали, когда я сломал руку. Меня ведь не было здесь, когда над вами посмеялись, я не был одним из тех, кто смеялся, и меня не за что было наказывать. И я знаю, что эту записку написали вы. Точно так же я знаю, что Молли настояла на том, чтобы написать записку о невиновности Уолтера Стоддарда, — и вы ее написали. Но, помимо этого, я не знаю ничего: не знаю, кто из вас несет ответственность за то, что случилось, не знаю, кто первой предложил подстроить несчастные случаи другим постояльцам «Мидуэя» и посмотреть, будут ли смеяться над ними, но это ведь и не так важно, верно? Вы все делали вместе, одна подстраивала ловушки, другая ее караулила. Как сказал Дональд Уолберн, когда люди держатся заодно, они что-то замышляют. А вы замыслили отплатить всему свету за те оскорбления, которые Молли пришлось вынести за всю ее жизнь.

— Кто поверит в эту чушь? — гневно воскликнула Молли. Но когда она оглянулась вокруг, я заметил, что выражение ее лица изменилось. Я не смотрел на других, но догадывался, какое выражение было на их лицах: не сочувственное, нет, потому что это была правда. Все сказанное мною давало ощущение правды, а люди всегда это чувствуют.

— Молли! — позвал я.

— Оставьте ее! — взвилась Роуз.

Фредерикс произнес мягким голосом, который был похуже любого приказа:

— Сядьте, Роуз, и помолчите.

— Молли, — повторил я.

Она посмотрела на меня неохотно и недоверчиво, как ребенок.

— Молли, Фрэнк Дьюитт никогда не смеялся над вами.

Роуз уже ничего не говорила, но она стояла, крепко держа Молли за плечо. Это придало Молли сил, и она медленно покачала головой:

— Мы ничего такого не делали. Мы бы не стали такое делать.

Я не знал, что еще сказать, чтобы до нее достучаться, и пока я старался что-то придумать, Джордж Бартоломью произнес:

— Молли, я над вами не смеялся. Я сидел тогда за соседним столом и сразу же вскочил и стал вытирать кофе с ваших коленей салфеткой. Вы не помните? Я не смеялся над вами — и посмотрите, что теперь со мной… — Он поднял руку и нерешительно дотронулся ею до щеки. — Посмотрите, что вы сделали с моим лицом.