«Такого еще не было», сказал Сандерс. «Закон недостаточно ясен. Но все к этому идет. В наши дни все фотографии подозрительны. Потому что теперь, с приходом цифровых систем, их можно изменить безупречно. Безупречно. И это нечто новое. Помните, как в прошлом русские удаляли политиков с фотографий, сделанных Первого мая? Это всегда была топорная работа – вырезай и ретушируй – и всегда можно было заметить, что что-то тут делалось. Забавное пустое пространство между плеч оставшихся людей. Или на задней стене не совпадал оттенок. Можно было заметить работу ретушера, пытавшегося загладить повреждения. В любом случае, заметить было можно, и даже очень легко. Было просто видно, что картинка изменялась. И вся работа шла на смех.» «Помню», сказал я.
«Фотографии обладали целостностью, именно потому, что их было невозможно изменить. Поэтому фотографии рассматривали, как представляющие реальность. Но теперь уже несколько лет, как компьютеры позволяют делать бесшовные изменения фотографических образов. Несколько лет назад „Нейшнл Джиогрэфик“ выбрал для обложки фотографию великих пирамид Египта. Редакторам не понравилось место, где стоят пирамиды, и они решили, что композиция станет лучше, если их передвинуть. Поэтому они попросту изменили фотографии и передвинули их. Никто не заметил. Но если поехать в Египет с камерой и попробовать повторить их картинку, то выяснится, что это невозможно. Потому что в реальном мире нет места, откуда пирамиды выстраиваются подобным образом. Фотография больше не отражает реальность.» «А с этой лентой кто-нибудь мог бы сделать то же самое?»
«Теоретически, любое видео можно изменить.»
На мониторе я второй раз следил за происходящим убийством. Камера стояла в дальнем углу комнаты. Она не очень хорошо показывала само убийство, но потом был ясно виден Сакамура, когда шагал в сторону камеры. Я спросил: «А этот образ тоже можно изменить?» Сандерс засмеялся: «В наше дни возможно любое изменение, какое захотите.»
«Вы смогли бы изменить личность убийцы?»
«Технически, да», ответил Сандерс. «Сегодня возможно впечатать лицо в сложный движущийся объект. Технически, это возможно. Но практически, это чертовски сложная работенка.»
Я ничего не сказал. Все равно Сакамура был нашим главным подозреваемым и он был мертв, а шеф хотел, чтобы дело завершилось. Как и я. «Конечно», продолжал Сандерс, «у японцев имеются все разновидности экзотических видеоалгоритмов для рендеринга поверхностей и трехмерных преобразований. Они могут делать такое, что мы не можем даже вообразить.» Он снова забарабанил пальцами по столу. «Какое у этих лент временное расписание? Какова их история?»
Я сказал: «Убийство произошло прошлым вечером в восемь тридцать, как показывают часы. Нам сказали, что ленты были удалены из комнаты службы безопасности примерно в восемь сорок пять. Мы их попросили и тогда началось некое перетягивание каната с японцами.»
«Как обычно. И когда вы, наконец, вступили во владение сами?»
«Их доставили в штаб-квартиру дивизиона около половины второго ночи.» «Окей», сказал Сандерс. «Это значит, что ленты оставались у них с восьми сорока пяти до часа тридцати.»
«Верно, чуть меньше пяти часов.»
Сандерс сморщился: «Изменить пять лент с пяти камер под разными углами за пять часов?» Он покачал головой: «Нет, невозможно. Этого просто нельзя сделать, лейтенант.»
«Неправда», вмещалась Тереза. "Это возможно. Даже с этими лентами.
Здесь не требуется менять слишком много пикселов."
Я спросил: «Вы в этом уверены?»
«Ну», сказала Тереза, «Единственный способ, которым это может быть сделано так быстро, это с помощью автоматизированной программы, но даже для самых изощренных программ необходимо вручную полировать детали. Штуки, вроде плохих наплывов, могут все испортить.»
«Плохих наплывов?», спросил я. Я обнаружил, что мне нравится задавать ей вопросы. И нравится смотреть на ее лицо.
«Плохие наплывы движения», сказал Сандерс. «Видео идет на тридцати кадрах в секунду. Можно представить себе каждый кадр видео, как снимок, снятый со скоростью затвора в одну тридцатую секунды. А это очень медленно – гораздо медленнее, чем у карманных фотокамер. Если вы снимете бегуна на одной тридцатой секунды, ноги станут просто полосами. Наплывами. Это называется наплывом движения. И если вы меняете механически, то он начинает выглядеть плохо. Образцы кажутся слишком острыми, слишком четкими. Углы кажутся странными. Вернемся к русским: можно видеть, что были изменения. Для реалистического движения необходима правильная доза наплыва.» «Понятно.»
Тереза сказала: «И есть еще сдвиг цвета.»
«Верно», сказал Сандерс. «Внутри самого наплыва существует цветовой сдвиг. Например, взгляните сюда на монитор. На мужчине надет голубой костюм и его пиджак крутится, когда он ведет девушку в комнату. Вот. Если вы возьмете один из кадров этой акции и увеличим его до пикселов, вы обнаружите, что пиджак-то голубой, но наплыв усиливает оттенки светло-голубого, пока на границе цвет кажется почти прозрачным – по отдельному кадру нельзя в точности сказать, где кончается пиджак и начинается фон.»