Когда-то дом, поставленный на островке посреди Тимошкинских болот, прикрывал лес. Затем болото раздалось вширь, деревья сгнили на корню, и теперь его можно было разглядеть издалека. Но как временное убежище лучше и желать не следовало, тем более в такую сырую погоду. Люди большими отрядами сейчас не шастают. Ну а твари… Не такие уж они и неуязвимые, как поначалу о них думали. Правда, сам он, после первой же встречи с ними, только усмехался, когда слышал рассказы об их неуязвимости. С той поры он уже и со счета сбился, но за третью сотню перевалило точно.
— Глеб, а ты служил?
Чужинов кивнул: служил. Но не дослужил. Думал, вообще всю свою жизнь с армией связать, не задалось.
— Я так и поняла: Викентьев о тебе очень уважительно отзывался.
«Еще бы ему не отозваться: сутки его на себе по зеленке пер. К тому же автомат тогда еще майора и свой ПКМ. Думал, сдохну, настолько тяжело было», — Глеб уселся за стол и налил в алюминиевую кружку остывшего чая.
Полина заняла дальние от входа нары, именно оттуда ее голос и раздавался. Вернее, сам Глеб, осмотрев помещение, именно на них девушке и показал. Последнее место, куда твари, если им суждено в дом ворваться, доберутся. Да и люк на чердак рядом, на всякий случай открытый, хоть и сквозит. Скучно девочке, выспалась, теперь разговорами себя развлекает. Наверстывает все то время, что молчать приходилось, для женщины это трудно.
— А потом что делал? Учился?
Глеб кивнул снова: учился. Но не доучился.
— А уже затем?
Уже затем все и началось, когда для всех сразу жизнь прахом пошла.
— А правда говорят, что у тварей кровь ядовитая? Что, если она внутрь человека попадет, то он непременно умрет?
— То, что ядовитая, правда. Насчет остального не знаю.
Кровь тварей, это не кровь угрей, значительно ядовитей. Ну а об остальном слукавил: умрет человек, еще как умрет, ровно через шестнадцать дней, когда закончатся капсулы. Или чуть позже. Как там красноармеец Сухов говорил — лучше помучиться? Чтобы жизнь хорошенько запомнить. И Глеб невесело усмехнулся.
— Глеб, мне рассказывали, что ты их очень много убил.
— Много, Полина, много. У Семена да и у Дениса их тоже немало на счету будет. Так что ты не волнуйся, все будет хорошо.
Первую убитую тварь Глеб Чужинов помнил так, как будто произошло все только вчера. Он гостил у Егорыча — егеря Федора Егоровича Филатова.
Вырвался с работы посреди лета, несмотря ни на что, на две недели, так по рыбалке соскучился. Вероятно, именно это Глеба и спасло, ведь находись он в то время в городе… Хотя самому Филатову не помогло.
Егорычу в тот день серьезно прихватило спину, непонятно с чего: и жара стояла, и ничего тяжелого он не поднимал. Федор Егорович жил при охотничьей усадьбе постоянно, лишь изредка, раз-другой в месяц, наведываясь к семье. Он даже хозяйство здесь держал: козу, с десяток курей да кудлатого пса Мирона, такого же старого, как и он сам.
Дед передвигался, согнувшись пополам, изредка виновато поглядывая на Глеба. Сам же и пригласил заглянуть, обещая пару клевых мест показать, и тут на тебе, такая незадача. Чтобы не маяться от безделья, Глеб решил помочь по хозяйству. Усадьба пустовала, это ближе к осени народу здесь будет — не протолкнись, все-таки элитные охотничьи угодья.
Лужок выглядел небольшим, с виду на пару часов работы. Но косарь из Глеба был еще тот, и потому за день ему управиться не удалось. На другой, с утра, все и случилось. Тело от бесконечного махания косой накануне, болело, и тут не помогали даже регулярные занятия в спортзале. Глеб уже проклял, что вообще взялся за это дело, пожалев, что не взялся рубить дрова. Все-таки навыков нужно меньше, да и такое нехитрое занятие развивает удар.
Когда от дома, называемого Егорычем флигелем, где тот и проживал, раздался яростный лай Мирона, внезапно перешедший в визг, Глеб обернулся на звук и обомлел. Обомлеешь тут, когда на тебя несется существо размером едва ли не с теленка, да такое, что не привидится и в самых кошмарных снах. Особенно когда самые жуткие создания из фильмов ужасов, покажутся по сравнению с ним милыми домашними зверушками. Существо, а тогда он еще не знал, что это и есть первая встреченная им тварь, неслось к нему неуклюжими, но огромными скачками, забрасывая задние конечности далеко в сторону.
Разинутая пасть на огромной голове, полная гнойного цвета пены, хриплое дыхание, несуразное тело, казавшееся до невозможности уродливым. Зубы поражали своим размерами: каждый из них был величиной с большой палец.
Чего уж тут — Глеб на миг оцепенел. Благо, рефлексы не подвели: когда существо распростерлось в прыжке, явно намереваясь вцепиться ему в горло, руки сработали сами собой. И длинное, на совесть правленое Егорычем лезвие косы впилось в загривок. Тварь, несмотря на почти наполовину перерубленную шею, все еще дергалась, и затихла только после того, как Глеб несколько раз подряд с размаху вонзил в нее лезвие, напоследок надавив на косовище сверху ногой, наваливаясь всем весом и даже подпрыгивая.