Восемь. Знак бесконечности

Кэт полоснула его яростным взглядом, можно подумать, что его вопрос подействовал на нее, как красная тряпка.

– Алекс, никогда. Об этом я тоже уже говорила. Все, я ухожу. Если будут еще вопросы, вызывай к себе повесткой.

Резко распахнула дверцу и вышла из машины. Алекс увидел на сиденье черный картонный прямоугольник, схватил его и выскочил за ней.

– Кэт!

Она ускорила шаги, не оборачиваясь.

– Кэт! – хотел отдать визитку, но так и не отдал. Почему-то сунул обратно в карман.

Рваный бордовый знак бесконечности переплетался с именем: Данте Лукас Марини.

– Баааай! Все! Не иди за мной!

Вернувшись в машину, Алекс яростно ударил руками по рулю, еще раз и еще. Чееерт! Твою мать, а?! Но почему? Почему вот так?! Он же бл**ь скучает по ней, он… Твою мать!

Долго смотрел ей вслед до тех пор, пока светлый силуэт не скрылся за дверьми подъезда. Имя с визитки крутилось в голове, пульсировало назойливо и монотонно. Он его слышал, несомненно слышал. Две секунды и его фотографическая идеальная память копа с многолетним стажем тут же выдала информацию. Алекс повернул ключ в зажигании, и машина с ревом сорвалась с места. Данте Лукас Марини упоминался совсем недавно в связи арестом Аниты Серовой за попытку незаконного проникновение в поместье итальянского бизнесмена.

* * *

Каждая глубокая затяжка слегка першила в горле и обволакивала легкие терпким привкусом горечи.

Данте смотрел, как красиво отливает алебастром женское тело на черных шелковых простынях. Ему нравилось сочетание черного, красного и белого. Иногда только черного и белого. У него была слабость к молочной коже, именно сливочно-молочной. Не светлой, как мел, или розовой. Такой цвет кожи бывает только у европеек, чаще всего у русских, украинок.

Посмотрел на женщину в черно-бордовых кружевах и снова затянулся сигаретой, глядя на нее сверху вниз, полностью одетый, в элегантную темную рубашку с распахнутым воротом и брюки с безупречными стрелками, расставив длинные ноги, сложив руки за спиной и слегка прищурившись. Красные блики освещали его смуглое лицо без единой эмоции.

Она красивая. В его постель редко попадают те, кто не достойны украшать модные глянцевые журналы. Данте любит только самое лучшее. Ее тонкие лодыжки в черном капроне плавно переходят в сильные икры, стройные бедра. Она то сводит, то разводит ноги, открывая его взгляду тонкое кружево, под которым просвечивает ее влажная плоть. Данте еще не прикасался, но он был уверен, что не просто влажная, а мокрая. Ее тело подрагивает, он видит, как женщина нетерпеливо закусывает алые губы, как вертит головой, пытаясь избавится от повязки на глазах, грудь судорожно вздымается и опускается, и Данте знает, как болезненно напряжены ее соски в ожидании прикосновений.

Он медленно затягивается сигаретой и выпускает дым в полумраке гостиничного номера, окутанного красным тусклым освещением. Наклоняется, проводит рукой по женской ноге, подбираясь к бедру, надавливает на живот, скользит по ребрам, но так и не доходит до груди. Слышит вздох разочарования.

Женщина молчит, она и будет молчать, пока он не разрешит ей заговорить, а он не разрешит, потому что ему не нужна ее болтовня. Ему больше нравится смотреть на возбужденное до предела, изнывающее, наэлектризованное тело, на тонкие кисти рук, в которые впивается туго затянутая веревка, на жилку, пульсирующую сбоку под скулой, на пальцы рук, которые то сжимаются, то разжимаются в ожидании. Он знает, как сильно она хочет его прикосновений, боли и наслаждения, которые он может ей подарить, но сегодня она этого не получит. Скорее всего, не только сегодня, а уже никогда. Это их последняя встреча, и она об этом знает, последняя, потому что его больше не возбуждают ни ее покорность, ни ее запах, ни ее крики наслаждения и вопли боли, даже слезы, которые прямо сейчас текут по щекам, а раньше он любил их слизывать. Его возбуждал солено-горький вкус ее страданий, но ведь с губ срывались стоны удовольствия. Ему нравилось это сочетание, впрочем, как и ей… да и далеко не только ей. Хотя, Данте мог играть с ними в любую игру, если ему самому этого хотелось.

В этот вечер он испытывал удовольствие иного рода, от ее эмоций. Ей больно, потому что она не сможет без его прикосновений, а ему на это плевать. Завтра, когда они встретятся в обычной обстановке, она опустит взгляд, покорно ожидая новой встречи, а он даже не заметит этого, потому что ему уже не интересно.

Оргии, извращения, наркота, бешеный секс все осточертело. Он пресытился до такой степени, что больше уже ничего не будоражило, каждая игра заканчивалась предсказуемо просто, каждая женщина в его постели была похожа на предыдущую. Все на одно лицо.