Давайте подумаем вот о чем: если вы считаете, что ваше еврейское происхождение ровным счетом ничего для вас не значит, вспомните, как вы чувствовали себя накануне Шестидневной войны, когда, казалось, Израилю грозило уничтожение? А как вы чувствовали себя во время и после войны Иом Кипур в 1973 году? Что вы переживали, когда мир узнал об освобождении еврейских заложников в аэропорту Энтеббе в Уганде? Неужели эта новость была для вас такой же волнующей (или безразличной), как сотни других сообщений того дня, в газетах и по радио? Можете ли вы сказать себе, что судьба Израиля так же вам безразлична, как некоторым вашим знакомым или коллегам по работе — неевреям? С какими чувствами вы смотрели телевизионный фильм
Но если какое-либо из вышеуказанных событий затронуло ваши чувства, если возможность новой Катастрофы (или воспоминание о прошлой) заставляет вас переживать за судьбу и само существование еврейского народа — возможно, ваше еврейство значит для вас больше, чем вы сами это признаете. И, вероятно, в будущем это еврейское самосознание еще сыграет важную роль в вашей жизни. Если это изменение в вашей душе действительно произойдет — будьте уверены, вы не одиноки! Многие выдающиеся еврейские лидеры за последние сто лет также прошли через это: в молодости они совершенно не интересовались еврейскими проблемами и только в зрелом возрасте поняли, что иудаизм играет центральную роль в их судьбе, равно как и в судьбе мира… Теодор Герцль, основатель современного сионизма, был ассимилированным евреем и продолжал оставаться таковым до тех пор, пока не обнаружил в себе эмоции необыкновенной силы, слушая дело Дрейфуса в 1894 году и раздававшиеся в то время возгласы французов "Смерть евреям!"
Когда Мозес Гесс, человек, сделавший из Фридриха Энгельса социалиста, был двадцатилетним юношей, он также относился к иудаизму безразлично. Однако через двадцать лет этот "отец социализма" порвал с Марксом и Энгельсом, восстав против аморальности их идеологии, и посвятил всю свою остальную жизнь иудаизму и еврейскому народу. Книга Мозеса Гесса "Рим и Иерусалим", написанная в 1862 году, начинается следующими словами:
И вот я снова стою, после двадцати лет отчуждения, среди своего народа, я праздную святые дни его с радостью и отмечаю печалью воспоминания о тяжелом прошлом его, разделяю надежды моего народа и его духовное стремление к улучшению своего дома и судеб окружающих нас людей… Мысль, которую я подавлял в себе все эти годы. но которая ожила во мне сегодня — это мысль о моей принадлежности к моей нации, неотделимой от Святой Земли, от этого вечного города, колыбели веры в божественное единство жизни и будущее братство всех людей. Эта мысль, похороненная мною надолго, стучалась в моем сердце, требуя выхода на волю. Но у меня не хватало энергии и воли, чтобы оставить свой путь, ведущий от иудаизма, и встать на новый путь, явившийся мне в туманном далеке.
Рим и Иерусалим. Изд-во Блох, Нью-Йорк, 1918)
Другим таким евреем был русский поэт столь необыкновенного таланта, что "отец советской литературы" Максим Горький, познакомившись с ним, пророчил ему большое будущее, будущее великого писателя России. Однако Владимир Жаботинский внезапно решил, что его талант и его жизнь более важны для дела создания национальной родины евреев, нежели для российской поэзии…
Если бы мы спросили этих великих людей, когда им было по 20 лет, какую роль в их жизни играет иудаизм, они, вероятно, посмеялись бы над нашим вопросом. Вероятно, они так же легкомысленно отвергли бы вопрос о нежелательности смешанных браков. И, тем не менее, через какое-то время эти люди обнаружили для себя, что быть евреем и чувствовать себя таковым чрезвычайно важно для них.