Восемь обезьян

— Титулярный советник! — произносил Гаврик, внушительно подняв палец. — Это вам не кот начихал! Это, промежду прочим, чин девятого класса! Вы спросите меня, господа, как же я с таких высот и так низко пал?

Господа его ни о чем таком не спрашивали, поскольку им до этого не было дела. Но Гаврик этого не замечал или делал вид, что не замечает, и продолжал:

— Все через любовь, господа! Все через любовь! Все неприятности в моей жизни произошли через любовь!

При этом он закатывал глаза и принимал чрезвычайно загадочный и романтический вид, но кто-нибудь непременно тихонько добавлял, что ежели это и случилось через любовь, то исключительно через любовь к горячительным напиткам.

Но говорили это только тихо и только за спиною у Гаврика, потому как никому не хотелось иметь дело с его пудовыми кулаками и тяжелым характером.

Вот этот-то Гаврик и возник на пути у Васи-щипача.

— Куда же это ты собрался, любезный? — повторил Гаврик. — А не забыл ли ты попрощаться с Николаем Парфенычем?

— Как можно! — заюлил Вася. — Я к Николаю Парфенычу всегда со всем своим уважением. А выйти я хотел только на минуточку, чтобы голову остудить, а то больно здесь душно.

— Голову тебе остудить и правда не мешает, только уж после того, как с Николаем Парфенычем простишься. А то нехорошо — в гости зашел как приличный человек, а уходишь как шантрапа какая-то.

Вася вздохнул и под присмотром Гаврика вернулся к стойке.

— Ну? — процедил трактирщик, смерив его неодобрительным взглядом. — Я тебе что сказал? Четверть моя! А ты хотел слинять, не поделившись… нехорошо!

— Николай Парфеныч, вы же меня знаете, — заныл Вася, — я к вам всегда со всем нашим уважением…

— Что-то не вижу я твоего уважения! — проворчал трактирщик. — Ты не забывай, что я тебе только до тех пор позволяю существовать, покуда ты правила соблюдаешь!

— Я соблюдаю, вы не извольте сомневаться!

— Короче, показывай, что наскреб!

Вася вздохнул и высыпал на прилавок всю свою добычу. Николай Парфеныч толстым обкуренным пальцем придвинул к себе часы и табакерку, остальные мелочи брезгливо отпихнул, ловко отделил четвертую часть серебряных денег.

— Тикалки и табакерка общим счетом пойдут за два рубля, полтинник мой, так что получи полтора целковых…

— Николай Парфеныч, милостивец, как можно? Да одна эта табакерка рубля на четыре потянет!

— Не знаю, где она потянет, а у меня своя цена. Хочешь в моем трактире работать — принимай ее, нет — Гаврик тебя сейчас выкинет и больше никогда не пустит.

— Николай Парфеныч, кормилец, но это же грабеж! — вздохнул Вася, пряча в карман всю изрядно похудевшую выручку.

— Это не грабеж, а порядок! Ты мне лучше скажи, голубь, ничего от меня не утаил?

— Ничего, заступник! Вы же меня знаете — разве я вас когда обманывал?

— Да сто раз с четвертью!

Трактирщик пристально уставился на Васю, и тому показалось, что этот взгляд пронизывает его насквозь и становятся видны не только все его тайные помыслы, но и удивительная монета, припрятанная в потайном кармане.

Однако Николай Парфеныч ничего не сказал, только хмыкнул и сделал жест рукой — мол, можешь идти.

Вася облегченно вздохнул, развернулся и пошел к двери.

Уже перед самым выходом он ощутил вдруг то же самое неприятное чувство — будто кто-то смотрит ему в спину пристальным и настойчивым взглядом.

Вася обернулся, но снова не заметил ничего подозрительного, только пьяный чиновник смотрел в пространство остекленевшими от выпивки глазами…

На следующий день после инцидента с тещей Сугробова Надежда Николаевна решила начать новую жизнь. В смысле — взяться за ум. В смысле — забыть (хотя бы на время) о своем самодеятельном расследовании и заняться домашним хозяйством.

«Давно бы так! — одобрил такое решение внутренний голос. — И хорошо бы прекратить это расследование не на время, а навсегда!»

Надежда не стала ему отвечать. Она посчитала это заявление натуральной провокацией.

Новую жизнь она начала с того, что обошла квартиру, решая, что требует немедленного вмешательства. И обнаружила, что занавески в гостиной очень запылились. Вообще, их следовало поменять на зимние. Вон, соседи уже поставили на машину зимнюю резину, а уж муж-то ее давно это сделал, а она все еще живет с летними светлыми занавесками… хорошо еще, что за это не штрафуют, как за неподходящие шины!

Обычно занавески она сдавала в химчистку, но тут ее обуяла гордыня. Зачем их куда-то сдавать, если она вполне может постирать их в стиральной машине? Машина у нее хорошая, новая, в ней много всяких программ и режимов…

Сказано — сделано.

Надежда сняла летние занавески, повесила на их место зимние, полюбовалась ими, летние положила в машину, пошла в кладовку за стиральным порошком…

И тут, к своему стыду, убедилась, что нужный порошок давно закончился.

Ей, понятное дело, нужен был порошок для автоматической стирки цветных тканей, а в кладовке нашелся только для ручной стирки и для белого.

— Придется сходить в магазин! — проговорила она в пространство.

Из кухни на ее голос выглянул Бейсик и умильным взглядом намекнул, чтобы хозяйка не забыла кота и купила ему чего-нибудь вкусненького. Раз уж идет в магазин.