Восемь Фаберже

Провожатые глядели на него снизу вверх. Штарк спустился мимо них и вызвал лифт на седьмой этаж.

У подъезда их ждала черная «пятерка» «БМВ». В знак доверия к Ивану англофил забрался на переднее сиденье, оставив сзади только своего молчаливого напарника. Водитель вежливо поздоровался. Но дальше ехали молча, под какое-то ненавязчивое музыкальное радио. Выбравшись на набережные Яузы, водитель дал газу, явно не опасаясь гаишников. Наверняка эту машину и без всяких мигалок не останавливают, подумал Штарк. Куда теперь? На Лубянку? Или в Ясенево какое-нибудь? Если эти ребята из спецслужбы, то из какой, собственно? Спрашивать, в любом случае, надо было не у провожатых, а уже на месте, у того, кто вот так деликатно пригласил Ивана побеседовать.

Ехать оказалось совсем недалеко. «Пятерка» свернула на мост и, на другом берегу Яузы, припарковалась возле здания, похожего на советский НИИ. Проходная и бюро пропусков, кажется, тоже сохранились в первозданном виде, но Штарка и его свиту на входе ни о чем не спросили.

На пятом этаже они миновали с десяток одинаковых отделанных шпоном дверей и остановились у более высокой, двустворчатой. Приемная директора, не иначе, подумал Штарк. Никакой таблички на двери не было, как и на предыдущих, отличавшихся только номерами. Англофил отворил для Ивана дверь. Пожилая секретарша, охранявшая вход в кабинет, мотнула головой в синеватых кудряшках: мол, ждут, заходите.

Хозяин кабинета поднялся навстречу Ивану, только когда тот преодолел внушительное расстояние до старомодного стола, кажется, вросшего в здешний паркет. Да и сам хозяин, казалось, не покидал здания с начала восьмидесятых. Именно тогда он, видимо, приобрел серый костюм, воротник которого топорщился, словно владелец костюма еще недавно был подвешен за шкирку на крюк в пыльном шкафу; и вот, к приходу гостей, его сняли, протерли тряпицей роговые очки, поправили слишком узкий черный галстук в коричневую полоску и усадили за девственно – чистый стол. На столе не было ни компьютера, ни даже ручки – только белый лист писчей бумаги.

Хозяин кабинета, впрочем, отлично сохранился в своем шкафу: поседел, но не облысел, а светлые глазки под массивными очками не утратили рентгеновских свойств. Был он худ и невысок ростом, и, если бы не глаза, напоминал бы воробья и опереньем, и острым маленьким носиком.

– Очень рад с вами познакомиться, Иван Антонович, – сказал рентгеновский воробей, когда они пожали друг другу руки.

– Мы вовсе не познакомились. Вы знаете, как меня зовут, а я не знаю, как вас… И еще я не знаю, где мы и по какому поводу меня к вам привезли, угрожая моей семье.

– Вашей семье угрожали? – удивился воробышек. – Это безобразие. Я разберусь и накажу виновных.

– Мне это совершенно ни к чему. Но представиться и объяснить, что происходит, было бы как минимум вежливо.

– Ваше раздражение мне понятно. Но вы тоже должны понимать, что представиться я могу как угодно. Допустим, Юрий Геннадьевич.

Имя и отчество так здорово подходили к внешности и наряду воробья, что Иван не смог удержаться от улыбки.

– Меня на самом деле так зовут, но вы же умный человек и отлично понимаете, что я не обязательно говорю вам правду.

– А можно увидеть ваше… служебное удостоверение, что бы в нем ни было написано? – Иван заранее знал, что в этом разговоре непременно услышит фразу «вы же умный человек», но не думал, что так рано.

– Это сколько угодно. – Хозяин кабинета достал из внутреннего кармана пиджака две «корочки», МВД и ФСБ, и протянул их Ивану. Оба документа выписаны были на имя генерал – майора Фалина Юрия Геннадьевича. – Еще?

Генерал одновременно ФСБ и МВД – насколько понимал Штарк, зверь, невозможный в официальном бестиарии – словно играл с ним в блэкджек, предлагая прикупить к двум восьмеркам. Не получив ответа на свое предложение, Фалин спрятал удостоверения и сказал:

– Мы с вами в научно – исследовательском институте. Предмет наших исследований – культурные и исторические ценности, вывезенные из России после октябрьского переворота 1917 года.

– Переворота, не революции?

– Это как вам угодно. Политические ярлыки для нас не важны. – Юрий Геннадьевич наклонился вперед, отчего плечи его дурно сшитого пиджачка затопорщились. – Знаете, бывают ситуации, в которых все очевидно вне всякой зависимости от политики. Просто с человеческой точки зрения. Например, императорские яйца Фаберже – это достояние России. В нашей стране больше нет монархии, но некоторые из ее символов и, как сейчас сказали бы, артефактов олицетворяют Россию. В том числе эти. Вы согласны?

Теперь уже не блэкджек, а, кажется, НЛП или еще какая-то дурацкая техника убеждения: заставь собеседника сказать «да» в первый раз, и все пойдет как по маслу, подумал Штарк.