Восемь дней Мюллера

У Мюллера была серьезная душевная проблема — у него не стояло на шлюх. Однажды он забрел в бордель и так опозорился, что до сих пор колдобит, как вспоминается. Не надо было скупиться, выбрал бы себе бабу подороже, ничего бы такого не случилось. Но если бы случилось, было бы вдвойне обидно. Одно дело, когда не встало на жирную вонючую крестьянку, и совсем другое дело, если не стоит на писаную красавицу, обученную тысяче разных способов порадовать мужчину. В первом случае можно убедить себя, что со здоровьем все в порядке, просто баба была неудачная, а во втором случае такое не прокатывает, здесь для неудачи объяснение только одно — импотенция. А как врач, Мюллер очень хорошо знал, что эта болезнь не лечится, а всякие штучки-дрючки наподобие корня женьшеня — просто хороший способ развести лоха на бабло.

Будь Мюллер тверже духом, он бы понял, что проблему надо решать немедленно, пока она не окрепла. Накопить денег в должном количестве, заявиться в самый дорогой бордель, выбрать самую дорогую шлюху из старых либо самую старую из дорогих, и честно все рассказать. Старые опытные шлюхи — не только шлюхи, но и знахарки, от душевного недуга вылечивают только так. А если даже такая не вылечит, значит, и вправду импотент.

Но Мюллер был недостаточно тверд духом, слишком он боялся этого последнего варианта. А еще больше он боялся, что встретит хорошую девицу, предложит ей брачный союз, а потом вдруг бабах! Импотент проклятый! И скандал уже не замять, приличные девицы до свадьбы не дают, заранее проверить силы не получится. Впрочем, жениться Мюллер в обозримом будущем не собирался. Когда ты женат, продолжать двойную жизнь дворянина и знахаря будет трудно, а отказываться от любой ее половинки Мюллер не собирался. Без интересного дела комфорт утомляет, а интересное дело без комфорта утомляет вдвойне. Когда-нибудь придется выбирать, от чего отрекаться — от благородного происхождения или от дела всей жизни, и чтобы сделать этот выбор, надо определиться, достойно ли врачебное дело стать делом его жизни. Мюллер мечтал стать великим врачом наподобие Эскулапа Великого, и это не пустая фантазия, это вполне возможно. Мюллер ведь не просто для развлечения разделывает трупы, он недавно начал составлять анатомический атлас, куда более подробный, чем Эскулапов, и это не просто атлас, но и перечень типичных изменений в разных органах, а также всевозможных взаимосвязей и зависимостей, и если удастся найти самую важную, самую наиглавнейшую взаимосвязь, посредством которой старшие боги вдохнули искру жизни в мертвую материю… Птааг-то не зря советовал заняться медициной, он хоть и не самый могущественный бог, но один из самых всеведущих, зря болтать не станет. Может, и вправду Мюллеру предназначена особая судьба великого реформатора медицины…

2

Там, где проспект Айгуль Открой Личико пересекается с улицей Роксфордской Обороны, за чугунным забором стоит дворец, раньше принадлежавший графу Дельфу Патиритилапу, а теперь принадлежащий его вдове Лайме. Назвать дворцом это здание можно лишь с большой натяжкой — внутреннего двора нет, на крыше ни одной башенки, а наружная позолота вся облезла. Тысячу лет назад, во времена Гугоидов, никому и в голову не пришло бы назвать такое сооружение дворцом, да и по нынешним временам он бедноват, но формально в перечень столичных дворцов входит, а значит, дворец.

Лайме Патиритилап было двадцать пять лет, ее женская красота переживала расцвет. Лайма блистала в высоком обществе, художники рисовали с нее картины, поэты посвящали ей стихи, она была настолько прекрасна, что если бы вдруг захотела выставить себя на невольничьем рынке, то ушла бы с аукциона талантов за двести, если не дороже. Очень красива была графиня Лайма, даже среди благородных дам такие красавицы встречаются нечасто. И еще реже встречаются красавицы, наделенные острым умом и добрым нравом или хотя бы умением демонстрировать окружающим видимость доброго нрава.

В последнем умении Лайма достигла совершенства. Поэты-графоманы сравнивали ее с розой, персиком и овечкой, но мало кто догадывался, что под этой маской прячется даже не кошка, а змея, рассудительная, невозмутимая и в целом неопасная, но если вдруг соберется атаковать — смертоносная. Когда умер граф Дельф, по городу разнеслись слухи, что его отравили неведомым ядом то ли степные варвары из-за кровной мести, то ли участники недавнего казнокрадского процесса, с которого Дельф соскочил в последний момент, уплатив большую взятку. Но на самом деле графа уморила жена, и не ядом, а колдовством.