Восемь дней Мюллера

— Совсем плохо с господином Мюллером, — сказал Ион и поцокал языком. — Нет за морями никаких колоний, а есть только край света.

— Какой край света?! — возмутился Мюллер. — Свет не имеет края! Земля круглая, мы живем на поверхности шара! Это легко доказать — когда смотришь на далекий уходящий корабль, сначала пропадает из виду корпус, потом паруса один за другим… Что, не так?

— Ты еще скажи, что солнце ходит по кругу, а не проявляется и гаснет в одной точке неба, — сказал Ион. — Или что существуют холмы выше ста локтей. Или что у свиней нет рогов. Ладно, чего уж там… Беладонну принесли? Так колите, чего ждете!

Чьи-то руки приспустили с Мюллера штаны, затем подштанники. Невидимая рука протерла ягодицу ваткой с винным экстрактом (слава богам, хоть это не изменилось), в мышцу вонзился шприц. Мелькнула мысль: душевные расстройства Мюллер рекомендовал лечить беладонной, а расстройства бывают разные, в том числе взаимно противоположные, и лечить их все одинаково не совсем разумно… хотя что осталось разумного в этом мире? Что-то, наверное, осталось, слава богам, он только что об этом думал… ах да, дезинфекция. Слава богам, богам, богам!

Сердце забилось чаще, голова закружилась, выступил пот.

— Не доставлю вам удовольствия, обойдетесь, — пробормотал Мюллер.

Напрягся, попытался замедлить бешеный стук сердца, но не осилил, все бессмысленно, вот и фигуры уже расплываются, а на обоях начали проявляться чудесные орнаменты, а промеж них морды невиданных зверей… да какого черта…

— Птааг, помоги! — закричал Мюллер во всю глотку.

Отпустило мгновенно. Морды и орнаменты исчезли, искаженное пространство выправилось. Сердце больше не билось как бешеное… оно совсем не билось.

— Я остановил время, — сообщил Птааг.

Мюллер посмотрел в лицо богу и почти не удивился, увидев свое отражение.

— Ты — это я, — констатировал Мюллер.

— Ага, — кивнул Птааг. — Строго говоря, все мы — ты.

— Фантазия, — сказал Мюллер. — Вышла из-под контроля и пошла вразнос. Хорошо, до конца недолго оставалось.

— Это обычное дело, — сказал Птааг. — Когда фантазия схлопывается, граничные условия смещаются, правила искажаются, так специально делают, чтобы подготовить клиента к возвращению в реальность. Чтобы не казалось, что реальный мир — говно.

— А иначе может показаться? — спросил Мюллер.

— Может, — кивнул Птааг. — Если не принять мер. А если меры принять, то тоже может, но с меньшей вероятностью. Ты, кстати, застрахован на большую сумму от смерти и безумия, резервную копию почему-то делать не стал, но это не очень нужно, технология хорошо отработана вероятность осложнений минимальна.

— Откуда ты знаешь все это? — спросил Мюллер. — Если ты — это я, мы должны знать одно и то же.

— Все правильно, память у нас общая, — согласился Птааг. — Но мы смотрим в нее с разных сторон. И еще на тебя влияет внешний думатель, он не до конца отключился, остаточные волны пока идут. Минут пять осталось.

— Это и есть конец света? — спросил Мюллер.

— Типа того, — кивнул Птааг. — Если твою фантазию можно считать светом. В принципе, можно, но с натяжкой.

— Погоди, — сказал Мюллер. — Лайма, дети, Ион, Константин, Ким… мама в богадельне, все это просто детали фантазии? Через пять минут они все исчезнут?

— Кое-что сохранится в твоей памяти, — уточнил Птааг. — При желании можно кого-то переместить в другую фантазию, так иногда делают, но это дорого и не очень честно. Потому что в другой фантазии персонаж станет другим. Никто не умеет вытягивать воспоминания с достаточной точностью, чтобы потом спроецировать тот же образ в другую обстановку. Зато можно на новом месте воспоминание подновить, чтобы оно не противоречило другим данным. Обычно человек ничего не замечает, некоторые умеют недолго сопротивляться, субъективно это видится как галлюцинация, причем невозможно понять, что именно нереально — прошлое или настоящее.

— А что нереально на самом деле? — спросил Мюллер.

— Все, — ответил Птааг. — В реальности ты лежишь на кровати в дурдоме, на голове у тебя шлем, он навевает грезы. Никакой ты не великий медик, а обычный лошара из среднего класса, накопил социального кредита и теперь оттопыриваешься. А может, не лошара, может, нормальный человек, с моей стороны трудно разобрать, плохо видно.

— Погоди, — сказал Мюллер. — У тебя получается, что вся моя жизни — иллюзия. Но тогда сложность иллюзии получается неимоверная, ни одному богу такое не под силу!

— Распространенное заблуждение, — покачал головой Птааг. — Для глупого человека нет разницы между миллионом или миллиардом, ни то, ни другое в голове не укладывается. А человек высокоразвитый подберет подходящий образ для сравнения, и все станет понятно. Так и тебе что одна сотня петабайт, что десять в сотой степени — все едино. А по жизни объем памяти в мозге не так уж и велик, обычный бытовой думатель справляется запросто, если ничем другим не загружать.

— Не верю, — сказал Мюллер. — Весь мир вокруг не может быть придуманным!