Восемь белых ночей

Потом я вышел под дождь, купил три газеты, позавтракал в переполненной греческой забегаловке, после решил прогуляться до Колумбийского университета, а может, и дальше. Люблю дождливые дни, особенно если всего лишь моросит, на улице пасмурно, но обложенное тучами небо не давит на город. В такие дни у меня бодрое настроение, наверное, потому что дни эти мрачнее меня и я на их фоне чувствую себя жизнерадостным. Отличный выдался день для прогулки. Я знал, что проверять почту или ждать от нее звонка бессмысленно. Она не позвонит, потому что знает, что и я не позвоню тоже, а я не позвоню, потому что знаю, что не позвонит она. При этом я знал: она обдумывает, не позвонить ли, потому что это обдумывал и я. Она хочет, чтобы я сделал первый шаг, чтобы потом поставить мне это в вину, именно поэтому я и не стану звонить – поэтому же не станет звонить и она. Все эти мучительные метания мысли, которые нас обоих и парализовали, и сблизили. До чего же мы с тобою умные.

Клара, ты – портрет моей жизни, мы мыслим одинаково, смеемся одинаково, мы во всем одинаковы.

Нет, мы совсем разные. Это любовь заставляет тебя так говорить.

Дошагав до парка Штрауса, я понял, что мне совершенно незачем двигаться дальше от центра, вся эта экспедиция в Университет или за Университет была лишь уловкой ради того, чтобы вернуться в мир Клары.

Снег в парке Штрауса уже подтаял. Я встал там, где стоял в тот день, когда она пришла сюда ко мне. Тональность наших отношений тогда была совсем иной, да и сутками раньше тоже: стремительный бросок по холоду в ресторан, Светонио, к ней домой, лидийский чай, незабвенный миг там, на кухне, когда она поставила две кружки на стол и обреченно, неловко – из самых недр умолчания – произнесла: «Печенья у меня нет. Вообще предложить нечего».

Я вернулся на Сто Пятую улицу – пройти по следам вчерашней ночи. Зачем я это делаю, я не знал, как и не знал, зачем накануне столько раз прибредал в одно и то же место. Просто прошлой ночью все как бы погрузилось в призрачный туман, в котором я спрятался, чтобы не видеть разверзшейся передо мной пропасти. Вчера я знал, что разбит на куски. Сегодня не чувствовал себя разбитым. Может, все понемногу выправляется, подумал я, выздоравливаю, худшее уже позади. Какая капризная вещь человеческое сердце. Я хотел было пожурить себя за такое легкомыслие, но тут взгляд мой упал на ее окно. Меня обуяла неукротимая паника. По ней я понял, что рана, которая, как я думал, уже затягивается, еще до конца не нанесена, именно поэтому не так больно. Нож пока вошел не полностью, худшее еще не началось.

В окне я заметил великанское растение, которое несколько дней назад видел у нее в гостиной. Тогда я его толком не разглядел. Теперь вспомнил, что мы говорили про Ромера и Бетховена, она сидела прямо под его ветками, а я все время на него таращился.

Решил прогуляться к центру. Не стал переходить улицу, когда порыв толкнул меня к той самой булочной и заставил остановиться, когда я заметил, что витрина запотела изнутри. Чего бы не съесть круассан, подумал я. Стояла длинная очередь, как всегда в середине дня, особенно в выходные.

Наше место, две ночи тому назад. Чтобы воскресить память о том поцелуе, я подошел еще ближе к витрине и, чтобы не вызывать подозрений у посетителей булочной, сделал вид, что стараюсь разглядеть, длинная ли внутри очередь, едва не прижавшись носом к стеклу. Клара вновь оказалась рядом. Таинственные движения наших бедер были столь же живы, как и тогда. Ничего не изменилось. Я удивился собственной мысли, что эта булочная не только помнит ту ночь лучше, чем я, но и в духе всех достойных булочных в выходные запомнила ее специально для меня и теперь предлагает самый лакомый ее кусочек, тот, в который запечена заветная монетка. Монетку потом можно хранить всю жизнь. Клара превратится в одну из тех хворей, которые можно вылечить, но на коже останутся следы, она может и совсем изуродовать, но вы все равно будете называть ее «благословенной», ибо она открыла вам путь к Богу.

Если в ближайшие недели мне взбредет в голову с ней повидаться, проще будет прийти сюда, чем бродить вокруг ее дома. А можно сделать и то и другое: раз уж приехали на кладбище на родную могилу, заодно положим цветы еще и вот этим.

Я открыл дверь, вошел в булочную и, когда подошла моя очередь, внезапно решил купить фруктовый торт. Подумав, добавил еще четыре слойки.

– Я так и подумал, что это ты, – раздался мужской голос. Я обернулся. Приятель, с которым не виделись много месяцев. Он тут завтракал со своей девушкой за крошечным круглым столиком. – Гляжу – ты заглядываешь снаружи, уж испугался, ты того и гляди лицо расквасишь.

Он познакомил нас с Лорен. Рукопожатие. Чем я нынче занимаюсь? Ничем, ответил я. Шел на поздний обед к друзьям на Девяносто Пятую, вот, купил булочек.

Мысль о том, чтобы зайти к друзьям, посетила меня уже после покупки булочек.