Восемь белых ночей

Кто-то из гостей заговорил про ретроспективу Ромера – совсем рядом, по соседству. Сегодня последний день. Я подчеркнуто промолчал, потому что знал: стоит мне упомянуть Ромера, и я выложу всё про наши с Кларой вечера. Поначалу они ничего не заподозрят, но довольно скоро разберутся, что к чему, на меня посыплются вопросы, а своей уклончивостью я себя только выдам. Уж они не отвяжутся. Именно так все и вышло, когда Джулия припомнила, что я ведь люблю Ромера, верно? Да, ответил я, таращась в тарелку. А на этой неделе ходил в кино? Да. И какие из фильмов я видел? Ответить «все» я не успел – Форшем мужского пола объявил, что однажды посмотрел один фильм Ромера и до сих пор не может понять, чему все так радуются. Он не всем нравится, пояснила Джулия, внезапно вспомнив, что несколько лет назад мы на один фильм ходили вместе. Я попытался сменить тему. Форшем женского пола полагала, что есть нечто болезненное и извращенное в желании потрогать коленку малолетки. Муж ее от души согласился: «Коленка ему нравится больше женщины, которой она принадлежит. Фетишист!» «Вот и я о том же, – откликнулась жена. – Фетишист». Джулия отмахнулась от этого замечания и велела сыну Форшемов не лапать желе, если только он не собирается его съесть – а для этого нужно попросить. На кухне она уже охарактеризовала его как самого гнусного ребенка на свете. «Ты чего мне не сказал? – спросила она, повернувшись ко мне после второго угрожающего взгляда на ребенка. – Вместе бы сходили». «Я в последний момент собрался», – промямлил я. А сегодня я пойду? Вряд ли, ответил я, изумившись, что вру одной из лучших своих подруг без малейших зазрений совести. «А ты бы Лорен пригласил».

Мне эта мысль пришлась по сердцу. Теперь не нужно было считать, что пойти я могу только с Кларой. Если Клара сегодня и появится – что ж, окажется, что я с Лорен, а если не с Лорен, то с друзьями, и, говоря по совести, мне куда лучше с добрыми друзьями, чем с ехидной Кларой, которая постоянно напоминает, как мало я ей нужен, у нее же столько друзей и мужчин, и вечно она таскается то в центр, то на окраины, чтобы я почувствовал себя ущербной далекой планетой, низведенной из ранга спутника до всего лишь астероида. Бог ведает, что там она рассказывает обо мне своим друзьям. Или она – как и я: никому ни слова, вдруг легкое дуновение сплетни погасит умирающий огонек дружбы? Молчи, улыбайся, двигайся дальше. Молчи, потому что умираешь от желания всем рассказать, но боишься, что никто ничего не поймет, а если поймут, окажется, что там и понимать-то было нечего, – ты не хочешь видеть, как надежда угасает, блекнет и грузным болидом, пикирующим к земле, в итоге плюхается средь мрачных безжизненных складчатых гор сибирской тундры. Молчи, потому что оба мы готовы признать, что действительно ничего не было.

И все же Клара опешит, увидев меня с Лорен там, где – это мы оба знаем – мы собирались встретиться, если все иные планы не сработают. Этот зарок нерушим.

Или Клара рассмеется, да так громко, что лучше мне крепко подумать, прежде чем приглашать в кино Лорен.

Тут до меня дошло. Клара запросто может явиться с кем-то. Эта мысль ввергла меня в исступление, я почувствовал, что падаю в пропасть ярости и отчаяния. Что мне сказать, если она придет с другим? Прижмется к его плечу, когда они сядут. Или они встанут вдвоем у входа – кофе в руках, решают, куда сесть, болтают про Сейянсу и мириканскую погоду. После фильма, если дождь не перестанет, останутся пережидать у главного входа в кинотеатр.

И где тогда буду я?

Чтобы погасить эту новую волну нервозности, я выдумал изумительный компромисс: я согласен начисто отказаться от Лорен при условии, что Клара не придет с другим.

Мысль эта посетила меня в тот миг, когда я представил себе, как Клара ставит себя на мое место, предполагает, что ведь и я могу надумать пойти сегодня в кино с другой. Сообразит, однако, что я откажусь от этой мысли, если и она согласится не приглашать другого. Я так и видел, как она распутывает этот узел, рассеянно улыбается в ответ на мою улыбку, поняв, что и в этом тоже мысли наши движутся параллельным курсом. Эти размышления меня воодушевили. Мысль о том, что она думает то же, что и я, радуется этому, как радуюсь и я, напомнила мне о нашем объятии возле булочной в четвертом часу утра. Мне захотелось оказаться с ней рядом прямо сейчас, чтобы оба мы были полуобнаженными в одной из спален на втором этаже дома Рейчел – и, спотыкаясь о пожарные машины, наконец-то заперли бы дверь одной из спален, глубись в меня, глубись сильнее, еще сильнее.

Наверное, я все-таки не буду звонить Лорен.

– А чего нет?

Кто-то вмешался:

– Дай-ка мне телефон этой Лорен, я ей сам позвоню.

– И что ты ей скажешь?

– Для начала – что здесь ей всегда будут рады. Для новых друзей тут всегда найдутся тарелка, ложка, вилка и нож.

Как мне понравились эти слова: тарелка, ложка, вилка и нож. И куда я без них?