Восемь

Минни открыла коробку и стала разворачивать на столике плотную ткань. Ткань была темно-синего цвета, почти черная, тут и там виднелись кусочки цветного стекла — одни были круглыми, другие овальными, каждое размером с монетку в двадцать пять центов. Квадрат плотной материи был богато украшен вышивкой, выполненной какими-то металлическими нитями. Узоры отдаленно напоминали знаки зодиака и что-то еще — я никак не могла вспомнить, что именно. Но где-то я определенно уже видела нечто подобное. В центре были вышиты две довольно большие змеи, кусающие друг друга за хвост. Их тела сплетались, образуя восьмерку.

— Что это? — спросила я, с любопытством разглядывая странное покрывало.

Лили подвинулась поближе и пощупала ткань рукой.

— Что-то она мне напоминает, — заявила она.

— Это подлинный покров шахмат Монглана, — сказала Минни, пристально глядя на нас. — Он был спрятан вместе с фигурами на тысячу лет, пока во время Французской революции их не достали из тайника монахини аббатства Монглан, что на юге Франции. С тех пор он побывал во многих руках, Говорят, что во времена Екатерины Великой покров был переправлен в Россию вместе с фрагментами шахматной доски, которые недавно обнаружены.

— Откуда вы все это знаете? — спросила я, не в силах отвести взгляд от темно-синего бархата, расстеленного перед нами.

Если это покров шахмат Монглана, то ему больше тысячи лет, но время не оставило на нем следов. В солнечных лучах, пробивающихся сквозь заросли глицинии, чудилось, будто он тускло светится изнутри.

— И как вам удалось заполучить его? — Я протянула руку и погладила цветные вставки.

— Знаете, я видела много неограненных драгоценных камней у своего деда, — сказала Лили. — И по-моему, эти — настоящие!

— Так и есть, — сказала Минни, и что-то в ее голосе заставило меня насторожиться. — Все, что говорят об этих зловещих шахматах, правда. Как вы знаете, они содержат формулу — формулу власти, силы зла для тех, кто понимает, как использовать ее.

— Почему обязательно зла? — спросила я.

Что-то странное было в этом покрове — возможно, виной тому была игра моего воображения, но мне почудилось, что, когда Минни наклонилась над ним, на ее лицо упали отсветы покрова.

— Лучше спроси, почему зло неизбежно, — холодно произнесла она, — Однако зло существовало задолго до шахмат Монглана. Равно как и формула. Всмотритесь в покров получше, и вы увидите.

И она стала доливать нам в чашки чай, невесело улыбаясь. Ее красивое лицо сразу стало суровым и усталым. Впервые я поняла, чего ей стоила эта Игра.

Тут Кариока пристроил украденную сырную булочку мне на сандалию и принялся чавкать. Вытащив несносного пса из-под стола, я усадила его на мой стул, а сама склонилась над покровом, чтобы последовать совету Минни.

В тусклом свете виднелась золотая цифра восемь, змеи, вышитые на темно-синем бархате, были похожи на кометы в ночном небе. Вокруг них располагались символы — Марс и Венера, Солнце и Луна, Сатурн и Меркурий… Когда я присмотрелась к ним, я увидела, чем они были еще…

— Это же элементы! — воскликнула я. Минни с улыбкой кивнула:

— Закон октав.

Теперь все стало ясно. Неограненные камни и золотое шитье образовывали символы, которые с незапамятных времен философы и ученые использовали для обозначения мельчайших составных частей мироздания. Здесь были железо, медь, серебро, золото, сера, ртуть, свинец, сурьма, водород, кислород, соли и кислоты. Короче говоря, все то, из чего состоит материя, будь то живые ткани или неодушевленные предметы.

Я вскочила и начала мерить шагами комнату. Постепенно все становилось на свои места.

— Закон октав — это закономерность, лежащая в основе периодической системы элементов, — объяснила я Лили, которая смотрела на меня как на сумасшедшую. — В шестидесятых годах девятнадцатого века, еще до того, как Менделеев вывел свою таблицу, Джон Ньюландс, английский химик, обнаружил, что, если расположить элементы в порядке возрастания их атомного веса, каждый восьмой элемент будет в некотором роде сходен с первым — точно так же, как ноты интервалом в одну октаву. Он назвал эту закономерность в честь теории Пифагора, потому как считал, что молекулярные свойства различных веществ связывает такая же закономерность, как ноты в музыкальной гамме!

— А это так? — спросила Лили.

— Мне-то откуда знать? — ответила я. — После того как я устроила взрыв в лаборатории колледжа, мне запретили посещать занятия по химии, и мои познания в этой науке довольно ограниченны.

— Но то, что ты успела выучить, ты усвоила накрепко, — сказала Минни, смеясь. — Больше ничего не припоминаешь?

О чем это она? Некоторое время я стояла, тупо глядя на покров, и тут до меня дошло. Волны и частицы — частицы и волны. Что-то о валентностях и электронных оболочках… А пока я пыталась ухватить за хвост ускользающую мысль, Минни говорила:

— Возможно, я могу освежить твою память. Эта формула — едва ли не ровесница человеческой цивилизации, намеки на нее можно найти в записях, которые датируются началом третьего тысячелетия до нашей эры. С вашего разрешения, я расскажу вам одну сказку…