Восемь

— Вы же слышали, что рассказал вам Филидор, а мне Руссо,—раздраженно ответил Робеспьер. — Ваша воспитанница Мирей владеет несколькими фигурами — она призналась в этом в Аббатской обители. Вы должны отправиться со мной в Бастилию, надо заставить ее все рассказать. Только тогда я смогу помочь вам.

Художник прекрасно понял угрозу, крывшуюся в его словах: без помощи Робеспьера смерть Мирей была неминуема, и смерть самого Давида тоже. Робеспьер имел огромное влияние и мог обратить его против них, а художник уже по уши увяз в этой истории. Только теперь он ясно понял, что Мирей была права, предупреждая его относительно этого «друга».

— Так вы и вправду работали на Марата! — закричал он. — Этого-то Мирей и опасалась! Эти монахини, письма которых я отдал вам… что с ними сталось?

— Вы до сих пор не поняли, — нетерпеливо сказал Робеспьер. — Эта Игра столь велика, что вы, или я, или ваша воспитанница и эти глупые монахини — ничто по сравнению с ней. Женщину, которой я служу, лучше видеть своим союзником, чем противником. Помните об этом, если хотите сохранить голову на плечах. Я не могу вам ответить, что произошло с монахинями. Я только знаю, что она, как и Руссо, пытается собрать шахматы Монглана ради блага человечества…

— Она? — спросил Давид.

Но Робеспьер уже поднялся, собираясь уходить.

— Белая королева, — ответил он насмешливо. — Подобно богине, она берет, что желает, и дарует, что хочет. Попомните мои слова: если вы сделаете, как я говорю, вы будете хорошо вознаграждены. Она проследит за этим.

— Мне не нужны ни союзники, ни награды, — сухо заметил Давид, тоже поднимаясь.

Каким же Иудой он стал! У него не было другого выхода, как согласиться, но только страх заставил его пойти на это.

Художник взял со стола масляную лампу и проводил Робеспьера к дверям, затем предложил проводить и до ворот, потому что слуг в доме не было.

— Не имеет значения, чего вы хотите, покуда вы делаете То, что от вас требуется, — сухо сказал Робеспьер. — Когда она вернется из Лондона, я представлю вас. Не могу сейчас сказать вам ее имя, но ее называют женщиной из Индии…

Их голоса раздавались теперь в холле. Когда в комнате стало совсем темно, дверь в студию со скрипом отворилась. Освещенная только случайными всполохами от фейерверка, темная фигура проскользнула в комнату и подошла к столу, за которым недавно сидели двое мужчин. Когда очередной залп фейерверка залил комнату, он осветил лицо Шарлотты Корде. Женщина склонилась над столом. В руках у Шарлотты был ящик с красками и покрывало, которое она стащила в студии.

Она изучила лежащую на столе карту, затем осторожно взяла ее со стола, сложила и спрятала за корсажем. После этого женщина скользнула в коридор и растворилась во мраке ночи.

17 июля 1793 года

В тюремной камере было темно. Маленькое зарешеченное окошко было слишком высоко, чтобы до него добраться, оно пропускало лишь тонкий луч света, который делал камеру еще темней. Вода, капавшая с замшелых стен, смешивалась на полу с лужами нечистот и мочи. Тюрьма называлась Бастилией, это с ее штурма четыре года назад началась революция. Мирей попала сюда в ночь на 14 июля, день взятия Бастилии. В ночь, когда она убила Марата.

Она провела в камере уже три дня, и только сегодня ее впервые повели на допрос. Судьям не понадобилось много времени, чтобы вынести вердикт: смерть. Через два часа она покинет эту камеру, чтобы больше в нее не возвращаться.

Мирей сидела на жестких нарах, не прикасаясь к корке хлеба и воде в жестяной кружке, которые ей принесли в качестве последней трапезы. Молодая мать думала о своем ребенке, Шарло, оставленном в пустыне. Ей больше никогда не увидеть его. Она гадала, каково это — быть гильотинированной, что она почувствует, когда раздастся барабанная дробь и палач возьмется за рычаг. Через два часа она это узнает. Мирей думала о Валентине.

Голова ее до сих пор раскалывалась после удара, который она получила, когда ее схватили. Хотя рана уже закрылась, в затылке все еще ощущалась тупая боль. Но допрос был гораздо хуже, чем арест. Прямо перед судьями обвинитель разорвал ей на груди платье, чтобы достать бумаги Шарлотты, которые были засунуты за корсаж. Теперь все поверили, что она — Шарлотта Корде, и если бы Мирей развеяла их заблуждение, жизнь всех монахинь из Монглана оказалась бы в опасности. Если бы только она могла передать на волю то, что узнала! То, что перед смертью рассказал Марат о белой королеве.

За дверью ее камеры послышался какой-то шум, затем звук открывающегося засова. Дверь распахнулась, и Мирей увидела в тусклом свете две фигуры. Один был ее тюремщик, другой, одетый в бриджи, шелковые чулки и свободный костюм с фуляром, был ей незнаком. Шляпа с опущенными полями частично скрывала его лицо. Тюремщик шагнул в камеру, и Мирей поднялась на ноги.

— Мадемуазель, — сказал тюремщик. — Судьи прислали рисовальщика, чтобы зарисовать вас для архива. Он сказал, что вы дали свое согласие…